Мартовские колокола [Litres]

Говорить ни о чем не хотелось. Он чувствовал себя постаревшим сразу на сто тридцать лет – будто годы, сквозь которые они радостно бегали туда-сюда, решили отомстить за это, навалились неподъемным грузом – и давят, давят, выжимая досуха, до капли радость и желание жить.

Николка брел, глядя под ноги, на грязный снег на мостовой… и видел испятнанную кровью брусчатку перекрестка; срезанных пулями «волчат»; мертвую торговку бубликами, ее товар, раздавленный колесами мотоциклов. Поодаль, раскинув руки, лежал дворник, все еще сжимающий в кулаке оловянный свисток: в последний миг жизни не удалось напугать бандитов его пронзительной трелью…

…И кузина, Маринка, рыдающая в обнимку с Варей над телом Сережи Выбегова…

Ничего не хотелось. Совсем. Доказывать, спорить, убеждать… К чему? Да, возможно, Сережа Выбегов ошибся, чего-то не учел, не додумал, не знал, в конце концов, но… «Войте, собаки, в эту ночь умер волк!»

Ваня вдруг оживился и замахал рукой. Навстречу шел Гиляровский; рядом с ним, с трудом попадая в ногу с репортером, вприпрыжку бежал довольный Кувшинов. Он, судя по всему, еще не знал о потерях «волчат», не видел трупов на перекрестке.

– Вот, принимайте вашего героя. Отличился хлопчик – самого генерал-губернатора от покушения спас, взрыв предотвратил!

– Студент все равно подзорвался! – запротестовал Кувшинов. – Я, как чернилами ему в рыло плеснул, так сразу за угол бросился, ору на бегу: «Спасайся, кто может! У него бомба!» Ну народ – во все стороны, а этот Лопаткин стоит, как столб, посреди тротуара, вся рожа в чернилах… Потом повернулся, принялся вытираться рукавом – и тут как рванет! Студента в клочки, стекла посыпались, городовому у крыльца руку поранило, а так – все целы, только напугались очень.

– Радиоподрыв. – понял Иван. – Наверное, кто-нибудь был поблизости, увидел, что дело сорвалось, – и нажал кнопочку. Вот еще забота – ловить этого подрывника…

– Да куда он денется? – пожал плечами Гиляровский. – Сейчас по всей Москве такая буча поднимется… того гляди, народ, как узнает про то, что детей постреляли, – очень даже свободно могут студентов начать бить. Не дай бог, конечно…

– Это почему – студентов? – спросил Николка. – Эти, на мотоциклах, на студентов нисколько не похожи.

– Да уж публика у нас такая, – развел руками репортер. – Вон, поди спроси любого лабазного сидельца, кто враг государю, – тебе всякий ответит: «Жиды, полячишки и скубенты». А разбираться – кто сейчас будет?

– А вы напишите, как было, – предложил Иван. – Все как есть, чтобы невиновные не пострадали.

– Так-таки и «все»? – усмехнулся в усы Гиляровский. – А про то, что злодеи эти из будущего, – тоже?

Иван пожал плечами – спорить с репортером ему не хотелось.

– А в общем, ты прав. Надо, конечно, написать. Вот про кадета вашего, Сергуньку, про ребят убитых и раненых… Кому же, как не мне, людей урезонить, убедить их не слушать всяких мерзавцев и горлопанов? – и Гиляровский неожиданно весело подмигнул мальчишкам. – Что ж, пойдемте… скитальцы во времени!

Прождать пришлось до вечера. Когда на город стали спускаться сумерки – терпение лопнуло.

Известий от боевой группы нет. Они должны были прийти намного раньше – самое позднее к трем пополудни.

Уже три тридцать. Известий нет. С утра дверь комнаты не открывалась. Хозяйка раза два поскреблась в дверь, предложила чаю… Не надо.

Четыре. Четыре тридцать. «Бам-м…» – мягкий звон настенных часов. Один удар – половина часа. На флоте колокол, отбивающий время каждые полчаса, называется, кажется, «склянки»? Тьфу, что такое в голову лезет, при чем тут флот – этот отвратительный инструмент в руках тирана, рассадник черной реакции, стая, каста, аристократы, мерзавцы в белых перчатках…

Пять. Все, больше ждать нечего. Что-то случилось.

Тихо закрыть дверь, так, чтобы не потревожить хозяйку: меньше всего хочется сейчас отвечать на ее липкие вопросы…

Неизвестность отнимает последние душевные силы. Убит царь или нет?

По улицам, тускло освещенным желтыми фонарями – и почему от этого света всегда кажется, что сумерки наступают раньше? – на квартиру к Мише Канчеру. Он должен знать.

…Канчер на допросе сознался сразу – и рассказал все. И жандармы, не помня себя от радости – беда пролетела стороной, крылом лишь чиркнув по венценосцу! – уже ехали на квартиры к арестованным.

Всех взять! Всех! Ведь бродит еще по городу негодяй, запустивший ракету по экипажу государя. И не только он.

И возьмут. Им только дай волю…

Сегодня в Санкт-Петербурге церемонии – в сторону!

Сколько народу на улицах… и радостно звенят колокола. Не удалось? Если бы Андреюшкин, Осипанов, Генералов сделали свое дело – звон был бы другим. И лица на улицах – другие… траурные, недоуменные, может быть, злорадные. А сейчас – возбужденно-радостные?

Не вышло?! К Канчеру, срочно! Он должен знать…

Косится городовой на перекрестке. Подойдет? Не подошел. Документы при себе, в правом кармане шинели – кургузый двуствольный пистолетик; получил от Васи Генералова в обмен на револьвер…

Чем поможет этот коротышка, если все пропало?