Мартовский ветер

То, что Подопригора снискал здесь всеобщее уважение, я понял и без объяснений: ребята, окружившие профессора, наперебой говорили ему все, не таясь. Особенно усердствовал Черноус. Сразу же, с места в карьер, начал излагать свое предложение о поголовной всеотрядной проверке, о решительном расследовании. Говорил он с жаром, страстно, и чувствовалось, многим внушал симпатию.

Да, Черноус нравился и мне. Особенно выгодно он отличался от паренька в немецкой шинели. Малый, разговаривая, отводил глаза в сторону, а усач наоборот: говорит с Подопригорой – и лицом к лицу.

Одно меня удивило: Черноус, что называется, глаз не спускал с профессора, а тот – ну совсем, как мальчишка в шинели! – опускал глаза… Чудеса! Этого за Подопригорой я не замечал…

Черноус тем временем вовсю распалился. Жестикулируя и размахивая кулаками, он внезапно схватил понурившегося юношу за руку, потянул к профессору:

– Вот, глаза прячет! Людям в глаза не смотрит! Вы только взгляните на него!.. – И, тряхнув парня, властно приказал: – Глаза! Глаза! Не опускай глаза!

И вдруг произошло нечто совсем неожиданное. Профессор посмотрел – но как посмотрел!.. С явным напряжением, словно делать это ему было очень и очень тяжело, Подопригора начал – начал! – медленно поднимать взгляд. Поднимал он его всего несколько секунд, но секунды эти показались мне почему-то длинными-длинными минутами.

Профессор поднял глаза, но посмотрел не на юношу, а на Черноуса. Вот тут-то и началось что-то непостижимое: теперь уже не паренек, а усач заметался, опустил голову, потупился. А профессор точно так же, как и тот юноша, строго приказал Черноусу:

– Глаза! Глаза не опускать!

Бледный, растерянный усач поднял глаза, посмотрел на профессора, взгляды их встретились. В тот же миг Черноус отшатнулся, заслонил лицо ладонями, скрючился и рухнул на землю.

– Это провокатор, – обратился профессор к партизанам. – Пока он не очнулся, свяжите его. А ты, хлопец, – положил руку на плечо юноше в шинели, – того… Не тушуйся, не робей. Ты волнуешься, что тебя из-за молодости опять в разведку не пошлют? Не тревожься, обязательно пошлют! Вчера же ты прекрасно показал себя в бою, даже командир похвалил… Ничего! Все будет хорошо, и хотя ты еще молод и слишком стеснителен, но… будет и из тебя толк! Обязательно будет…

Позднее, после того, как Черноуса не только связали и допросили, после того, как он под прямым взглядом Подопригоры во всем сознался, после того, как взволнованный, совсем еще юный командир перед строем объявил Подопригоре благодарность, я подошел к нему и назвал себя.

Он очень обрадовался, обнял меня, даже прослезился.

Мы сели с ним на какое-то бревно, долго говорили, вспоминали не такое уж и далекое прошлое. Профессор рассказал, что перед началом войны он успел все-таки разыскать свои записи о лечебных свойствах трав. И носил всю материнскую науку – две толстые общие тетради – повсюду с собой. На всех совещаниях и конференциях имел при себе. И дома, и где-нибудь на собраниях, сидя в президиуме, читал их и перечитывал. И война застала его над этими зелеными тетрадками.

Хмурясь и тяжело вздыхая, профессор вспомнил тот страшный день… Когда по радио объявили тревогу, торопясь в бомбоубежище, он машинально захватил с собой эти тетради. Вернулся после отбоя, а особняка его нет… На том месте, где стоял дом, огромная обожженная воронка…

С двумя тетрадями под мышкой – единственным теперь его имуществом – сел в эшелон, уходящий на восток. Но отъехали недалеко, дальше пути не было: повсюду танки – танки с крестами…

Город наш приграничный, мало кто успел уехать…

Подопригора побрел в ближайшее село. Там и остался, лечил людей травами. За это и кормили и одевали…

Меня так и подмывало, я не удержался и спросил: не смог бы профессор возобновить в памяти и записать заново основное в своем открытии? Эти записи можно было бы передать на Большую землю.

Профессор улыбнулся.

– Все это я уже сделал. Но, читая свои зеленые тетрадки, я много думал и пришел к выводу, что многое в моих опытах могло быть значительно проще, если б я сразу нашел свои записи и серьезно занялся исследованием глаз, точнее, радужной оболочки глаз… Оболочку эту по праву можно считать визитной карточкой млонзовой структуры гиперанакса.

Радужная оболочка – это самой природой созданная неимоверно полная и неимоверно лаконичная запись млонза…

Глаза нужно уметь читать. Но не только читать. Глаза врача через глаза больного могут и должны непосредственно влиять и на его млонз, на его гиперанакс.

Радужная оболочка… Глаза…

Глаза – вот что является не только воротами окружающего мира, но для внимательного исследователя и воротами в мир внутренний…