Мартовский заяц, или Записки мальчика индиго

Помню, как-то раз мы разбирали по составу слова. Приставка, корень, суффикс и так далее. И нам попалось слово «рабочий». Тот, кто отвечал, выделил все слово как корень. Я поднял руку. «Я думаю, – начал я свой ответ, – что здесь корень „раб“, потому что однокоренными словами со словом „рабочий“ являются слова „работа“ и „заработок“»… Договорить я не смог, поскольку Антонина вскочила со своего места. «Нет! – внезапно завизжала она. – В нашей стране нет рабов!» После этого она завела нудную лекцию об отцах и дедах, которые отдали жизнь за свободу, равенство и социальную справедливость. При этом она испепеляющим взором сверлила меня, а весь остальной класс осуждающе кивал головами. Так я впервые с удивлением узнал, что правила русского языка тоже могут иметь идеологическое измерение и даже являться оружием в руках наших заклятых врагов. О напряженной международной обстановке нам периодически делали доклады. Называлось это мероприятие «политинформация». По понедельникам на большой перемене к доске выходил самолично Клушин и зачитывал по тетрадке, исписанной ровным убористым почерком, что за неделю в мире натворили злобные капиталисты. В кармане при этом у него, как правило, лежала буржуйская жвачка, а в пенале – заграничные ручки, карандаши и ластики.

В первый же день моего появления в классе Клушин подошел ко мне в сопровождении Колобкова. По-хозяйски сграбастав мою тетрадку и пробормотав: «Ну-ка, покешь оценочки», принялся ее листать. В тетрадке были одни пятерки, и, похоже, это не понравилось Клушину, который был в классе лучший ученик.

Через неделю мы убирались в помещениях для занятий и их окрестностях. Клушин пришел позже всех и тут же начал распоряжаться – кому куда встать и что делать. Все уже были чем-то заняты, но, несмотря на это, безропотно подчинялись Клушину и принимались исполнять его указания. Когда дошла очередь до меня, я ответил, что уже занимаюсь вполне определенным делом и не собираюсь никуда перескакивать. На нахрапистые крики Клушина я просто послал его подальше. Некоторое время он пристально смотрел на меня, но потом, решив не связываться, молча отошел в сторону. Так началась вражда, которая с переменным успехом продолжалась вплоть до окончания школы.

В смысле успеваемости я очень быстро скатился вниз, хотя и закончил первый класс еще будучи отличником. Если я отвечал у доски и мой ответ был исчерпывающим, Антонина всегда спрашивала у остальных, есть ли дополнения. К моему удивлению обязательно кто-то поднимал руку и повторял то, что я уже в своем ответе говорил. При этом Антонина кивала головой, и создавалось впечатление, что это очень важное и ценное дополнение. Если же у доски отвечал кто-то другой, и я поднимал руку, чтобы что-то добавить, Антонина выслушивала все с кислой миной, а потом говорила, что это либо уже сказали, либо это не имеет совершенно никакого значения.

Как-то раз в газете я увидел статью о том, что умер знаменитый герой гражданской войны Буденный. Меня удивило, что легендарный военачальник, современник еще Ленина и Дзержинского, дожил до наших дней. На следующий день как раз был понедельник, и на большой перемене должна была состояться политинформация. Дождавшись, пока Клушин закончит читать по тетрадке свои сообщения, я поднял руку и сказал, что произошло еще одно важное событие. Далее – сообщил, собственно, новость. Антонина выждала мхатовскую паузу, после чего спросила, обращаясь к классу: «А теперь скажите, кто об этом знал». Все единодушно подняли руки, причем больше всего меня удивило, что руки подняли даже те, кто не только никогда газет не читал, но даже не смотрел новостей по телевизору.

Поскольку все предметы на протяжении всех трех лет начальной школы преподавал один учитель, не было ничего удивительного в том, что уже во втором классе я из отличника превратился в двоечника.

Под дудку Клушина я плясать категорически не хотел, а единственными, кто не входил в число «прихлебателей» Клушина и компании, были два двоечника и лоботряса – Чепцов и Долинин. Чепцов был маленьким и хитрым, Долинин – здоровым и глупым. Вполне логичным стало то, что я примкнул к ним. Очень скоро мы стали практически неразлучны, за что получили негласное прозвище «Святая Троица». Второй и третий класс ознаменовались для меня множеством драк, разбитыми стеклами и носами, двумя попытками выгнать меня из школы, а также почти постоянными вызовами родителей к классному руководителю и директору (предки, правда, очень скоро попросту наплевали на эти вызовы и никуда не ходили).

Класс наш был разбит на звенья, которые назывались «звездочки». Звездочки дежурили, соревновались в успеваемости, сборе макулатуры, металлолома и другой ерунды. Среди прочего Антониной было введено правило, что дежурная звездочка на большой перемене должна показать мини-концерт: подготовить сценку, загадать какие-нибудь загадки или продекламировать стишки.