Мартышка. Галигай. Агнец. Подросток былых времен

Учительница уже отделилась от толпы и, несмотря на свою принадлежность к роду Камбланов, ускорила шаг, торопясь оказать услугу. Г-жа Дюберне никогда не отдавала ей приказания, не вспомнив, что та — урожденная Камблан, и не ощутив легкой гордости и одновременно легкого смущения. Она смотрела, как Агата удалялась: худая шея, складки воротничка, сухой затылок, летняя кофточка, которой нечего прикрывать: «Птичий скелет… а порода, что ни говори, чувствуется, хоть и состоит в чем-то неуловимом…» Дамы Дюберне скользнули в тронутый плесенью вестибюль. На первом этаже размещались конторы, в которых никто не работал с тех пор, как Арман Дюберне отказался «заниматься банковскими делами». А занимался он ими, по словам г-жи Дюберне, только затем, чтобы занять себя. Ведь ему, слава богу, добавляла она с улыбкой, было на что жить и не работая. Он сразу удалился от дел, как только в спокойных водах, где оседают маленькие сбережения, появились эти большие акулы: Кредитные Учреждения. Восхищение, которое он вызывал у своей жены, зиждилось именно на этом прочном фундаменте: он не дал себя сожрать Кредитным Учреждениям.

И хотя на лестнице было совсем темно, попадая с лестничной площадки второго этажа в комнаты, где смутно угадывались лишь белые чехлы кресел, человек испытывал ощущение, что покинул освещенное место. Но эти две совы — старая и молодая — отнюдь не смутились. Мухи и солнце всегда считались в До-рте главными врагами, и люди, спасаясь от них, с приходом весны обрекали себя на жизнь в потемках. Посреди гостиной, возле круглого столика, восседал Арман Дюберне. Тоненький луч света, в котором танцевали бесчисленные пылинки, пересекал комнату, не касаясь его головы. Он произнес:

— Сегодня месса была долгой.

— Она показалась бы тебе не такой долгой, если бы ты пошел на нее.

Он повел плечом, как это давеча сделала его дочь. Надо поскорее найти тему для разговора, чтобы Юлия снова не начала разглагольствовать о внезапной смерти, вспоминая мясника Ларьё, который все заверял священника, что успеет позвать его перед кончиной, а вышло так, что не успел и умер во грехе. Он торопливо поинтересовался, много ли было на мессе народу. Мари уселась в отдалении от отца. Юлия Дюберне стала перед каминным зеркалом и вытащила две длинные шпильки, с помощью которых на ее волосах удерживалась шляпа.

— Представляешь, на выходе из церкви Монжи разговаривали с Арбиба, и это досадно, потому что, когда я поздоровалась, Арбиба могли принять мое приветствие на свой счет.

— А что у Кальо?

— Мы туда не зашли из-за этих Арбиба. Но госпожа Агата купит нам торт.

— А как же в таком случае, девочка, твой эклер? Твой эклер до-того-как-сесть-за-стол?

Когда он обращался к дочери, голос его менялся, становясь мягче.

— Не разговаривай с ней: она два раза обернулась.

Девушка готова была расплакаться. Она сказала:

— Как будто это преступление: обернуться в церкви!

— Не притворяйся! Ты отлично знаешь, что означают эти взгляды через плечо. Можешь быть уверена, это уже стало темой пересудов.

Г-н Дюберне спросил:

— Он был там?

— Да, разумеется, со своим неразлучным Плассаком.

Девушка сначала отошла к окну и прижалась лбом к стеклу, хотя видеть она могла лишь отражение собственного лица, потом расплакалась и выбежала за дверь.

— Ну вот! — вздохнул г-н Дюберне. — Обед испорчен. Ты знаешь, что сегодня у нас раки?

— Не самое полезное для твоего мочевого пузыря.

— Наша малышка… ты придираешься к ней по пустякам.

— По пустякам? Ты думаешь?

— В конце концов, сын Салона… Доктор Салон сейчас заключает контракт… он добился большой скидки за Балюз: триста гектаров сеянцев, да еще усадьба.

— Нет, нет и еще раз нет! Ты слышишь, Арман, пока я жива…

В дверях появилась г-жа Агата. Она несла коробку с тортом, от которого исходил запах миндального крема. Арман поднялся, чтобы взять у нее коробку. Она спросила, где Мари.

— У себя в комнате, дуется, потому что я рассказала отцу, что она два раза обернулась.

Г-жа Агата предложила сходить за девушкой, но Арман Дюберне считал, что пора садиться за стол: успокоить Мари будет непросто, а баранья нога окажется тем временем пережаренной.

— Пока Адила разрежет…

— Да, но у нас есть еще раки.

II