Так этот странный человек совершал свой путь с людьми и вместе одинокий. Он вместе с другими выходил поутру с этапа и вечером, усталый, запыленный, приходил на другой, всю дорогу думая о чем-то, наблюдая, порой дополняя свои размышления расспросами. Вопросы были непонятны арестантам, а когда, получив ответ, он кивал головой, будто утверждаясь в своей догадке, собеседники переглядывались друг с другом. А молодой человек шел опять своей дорогой, не глядя по сторонам, весь поглощенный какой-то внутренней работой.
Теперь рядом с молодым человеком, держась за его руку, шел мальчик лет пяти, одетый не совсем по росту. Рукава какой-то кацавейки были завернуты на детских руках, талия перевязана белым платком; таким же платком перевязан подбородок, большой картуз с обширным козырьком, из-под которого глядели простодушные синие глаза ребенка. Он старался шагать широко, чтобы не отставать от остальных.
- Так тебя, значит, зовут Мишей? - спрашивал молодой человек, глядя вперед и о чем-то думая.
- Мишей, - повторил мальчик.
- Чей же ты?
- Мамкин... Вот, - указал ребенок на одну из телег, где сидела женщина с ребенком на руках. Она кормила ребенка грудью и в то же время следила взглядом за Мишей, который разговаривал с "барином". Эта женщина примкнула к партии на одном из ближайших этапов, недавно оправившись от болезни.
- Куда же вы идете? - спросил опять молодой человек.
- К тятьке идем, - ответил мальчик с детской беспечностью в тоне.
- А кто твой тятька?
Этот вопрос несколько затруднил мальчишку.
- Тятька-то? - переспросил он.
- Да... кто твой тятька?
- Тятька!.. - ответил мальчик просто, с полной уверенностью, что этим сказано все, что нужно.
- Глупый, не умеешь барину ответить, - наставительно вмешался шедший невдалеке чахлый арестант и как-то снисходительно-заискивающе улыбнулся барину.
- Глуп еще, не понимает, - пояснил он за ребенка, пользуясь случаем, чтобы вступить в разговор. - А ты говори: посельщик, мол, тятька, вот кто.
Мальчишка вскинул глазами на говорившего и, как будто недоумевая, почему к имени его тятьки прибавляют незнакомое слово, опустил опять глаза и проговорил угрюмо:
- Нет, тятька он...
Семенов (так звали молодого человека) утвердительно кивнул головой, как будто находя ответ вполне удовлетворительным.
- Глупый младенец, дозвольте вам сказать, - вмешался опять чахлый арестант тем же заискивающим тоном. Он тоже примкнул к партии недавно. Если бы не это обстоятельство, он знал бы, что Семенов если и барин, то не такой, от которого можно поживиться. Но, не успев узнать этого, чахлый арестант все время терся около "барина", подыскивая удобный случай для униженной просьбы в надежде получить полтину-другую ради своего сиротства. Теперь он желал помочь в том же смысле младенцу.
- Кабы ты не глуп был, - наставлял он, - ты бы сказал барину: к посельщику, мол, идем... должна наша жизнь быть теперича самая несчастная, вот что.
Семенов нервно повел плечами и, повернувшись к арестанту, сказал:
- Идите, пожалуйста, своей дорогой.
Чахлый арестант съежился и отошел в сторону, а мальчишка, еще ниже опустив голову, повторил упрямо:
- К тятьке, к тятьке...
- Верно, - сказал молодой человек, и в его голове зароились невеселые мысли.
"Да, - думал он, шагая вдоль дороги, - вот целая программа жизни в столкновении двух взглядов на одного и того же человека: тятька и посельщик... Для других это - посельщик, может быть, вор или убийца, но для мальчишки он - отец, и больше ничего. Ребенок по-прежнему ждет от него отцовской ласки, привета и наставления в жизни. И так или иначе, он найдет все это... Каковы только будут эти наставления?.."
Молодой человек оглядел бойко шагавшего мальчишку своим задумчивым взглядом.
"Да, - продолжал он размышлять, - вот она, судьба будущего человека. Она поставила уже мальчишку на дорогу. Тятька и поселыцик... Две координаты будущей жизни... Любовь сына, послушание отцу - две добродетели, из которых может выработаться целая система пороков. Житейский парадокс, и этот парадокс, быть может, воплотится в какую-нибудь мрачную фигуру, которая возникнет из этого мальчика с такими синими глазами..."
Дальнейшая нить размышлений молодого человека была прервана окриком арестантского старосты. Партия зашевелилась, и Семенов посадил Мишу на телегу рядом с матерью. Сам он на мгновение остановился и посмотрел в том направлении, где виднелась фигура Бесприютного. Казалось, фигура эта вновь вызвала в его голове новую нить размышлений.
III
Трудно сказать почему, но именно эта минута, именно этот кусок пути запечатлелся в его памяти с особенной яркостью, и каждый раз, когда он вспоминал впоследствии о Федоре Бесприютном, в его воображении тотчас оживали холмик, и расстилавшиеся у его подножья луга, тихо лежавшие под лучами заката, и холодок близкой ночи, и высокий силуэт человека, стоявшего вверху... И этот голос, звучавший своеобразным, странным призывом.