Марысенька (Мария де Лагранж д'Аркиен),

 На этот раз Собесский заявил о своей решимости "все бросить". Если ему придется оставаться по-прежнему в роли Селадона, в то же время "сохраняя добродетель", он отказывается напрасно бесчестить свое имя. Он отказывается от звания маршала и генерала. Мария де Гонзага теряла голову, и её подруга не знала, на что решиться.

 Лишний стакан вина, выпитый в Замостье, всех вывел из затруднения.

 Это произошло 7-го апреля 1665 года.

 Несколько недель спустя, в мае месяце, в Польше, даже по всей Европе, разнесся слух, способный удивить и привести в недоумение самых непритязательных людей: Собесский и пани Замойская обвенчались. Неужели? Когда? Как же так? Замойского не успели еще похоронить! В Польше, в виду громадности расстояния и трудности сообщения, в особенности весной, по затопленным дорогам, в таких случаях нередко происходили замедления, увеличивавшиеся сообразно с знатностью умершего и торжественностью церемонии. На этот раз похороны были отложены до начала июня. Неужели вдова так поспешила вступить во второй брак?

 Люди благоразумные не хотели верить, и в июне Gazette de France оправдала их мнение, объявив официально, что брачная церемония произойдет лишь 6-го июня. И это было еще немного рано, но все же более согласно с требованиями приличия. Первая молва, однако, продолжала держаться и сопровождалась оскорбительными замечаниями по адресу молодых. С того времени сохранились документы, подтверждающие этот факт. Один из агентов курфюрста Бранденбургского, состоявший на службе Любомирского, некто Немирич, подтверждает этот факт, передавая подробности церемонии тайного брака, заключенного до брака официального. Французский министр в Варшаве упоминает о нем в своих депешах. Наконец, переписка обвиняемых служит тому неопровержимым доказательством. Несколько дней после похорон Замойского, в окрестностях Замостья произошло свидание между Селадоном и Астреей. На следующий день, расставшись с нею, Селадон адресовал ей письмо такого содержания:

 "Дорогая женушка!, утешение моей души и сердца. Твоя красота меня очаровала, и я не мог заснуть всю ночь..."

 Следующие письма так же выразительны: так может только говорить муж с своей женой, сообщая ей о всех подробностях своей жизни. Между прочим, выражая желание скоро увидать ее, он говорить, "что он отомстит ей за слишком долгое ожидание..."

 Издатели этой переписки, Ключицын и Гельцль, не колеблясь, признают вину Марысеньки. Один только Корзон отрицает этот факт, уверяя, что Астрея и Селадон не были тайно обвенчаны. Несколько раз, говоря о своем браке, Собесский указывает число 6-го мая 1665 г. В одном из писем, предшествовавших их официальному браку, он говорит: "Когда я думаю о том, как нам еще долго ожидать свидания, я воображаю себе, как моя роза расцветает".

 Существует еще депеша французского посланника от 3-го июня 1665 г., где сказано: "Я был приглашен в качестве свидетеля при церемонии тайного бракосочетания".

 Сохранились письма из Шантильи, где говорится "о тайном браке". Но они принадлежат отцу и матери пани Собесской, которые, вероятно, получили достоверные известия. Я привожу их, не желая лишать читателя одной из самых занимательных страниц этой истории.

II. Причины. -- Новое действующее лицо в драме. -- Епископ Бэзиерский в Варшаве. -- Споры с Собесским. -- Соглашение с королевой. -- Засада. -- Майская ночь. -- Вмешательство королевы. -- Услужливый священник. -- Обвенчаны! -- Гнев д'Аркиена. --

 Собесский, вопреки всеобщему ожиданию, не спешил явиться в Варшаву по получению известия о смерти Замойского. В виду осуществления его задуманной мечты он, вероятно, почувствовал инстинктивное колебание, свойственное людям нерешительным. Быть может, он находил, что с ним поступают слишком бесцеремонно. Но как все нерешительные люди, он легко поддавался непосредственному влиянию. Одиночество позволило ему одуматься. Затворившись в своем замке, в Жолкиеве, он упорно молчал несколько недель сряду, так что Марысенька могла считать его умершим, а себя -- овдовевшей во второй раз. Лишь в конце месяца, заставив её таким образом тосковать о его возвращении, он явился в столицу и вновь поддался обаянию жены. Марысенька показалась ему лучше, чем когда бы то ни было: хорошенькая, несмотря на свои траурные одежды, она была необыкновенно мила и уступчива. Незначительное наследство, оставшееся ей по смерти мужа, оспаривалось наследниками Замойского. Собесский был у её ног, согласился писать её родителям с просьбой разрешить ей вступить во второй брак, -- хотя ему это и было неприятно, -- согласился принять звание маршала, дав понять, что он не откажется и от другой половины наследства.

 Мария де Гонзага взялась вступить в переговоры с родителями Марысеньки, разрешением которых молодые особенно дорожили.