MASH

Частым посетителем вечеринок в Болоте был лагерный католический капеллан — Отец Джон Патрик Мулкахи, уроженец Сан-Диего и бывшей Мэринолл Миссии. Он был худ, выглядел вечно голодным, крючконосым, рыжеволосым, а в глазах обитателей Болота он был единственным и неповторимым.

Обитатели Болота не были рьяными почитателями какой-либо из религий. Ястреб утверждал, что его растили прилежным баптистом, но в последнюю минуту у него сдали нервы. Дюк слыл омывающим ноги баптистом, а Ловец Джон — бывшим сторонником римской католической церкви, давно сдавшим свои наколенники в утиль. Дюк присвоил священнику кличку «Даго Красное ^[2]», а последний принял ее, совершенно не обижаясь.

До армии, Даго Красное прожил пять лет в Китае, и семь лет на вершине горы в Боливии. Его контакты были ограничены. С появлением Дюка, Ястреба и Ловца Джона, у него появился стимул разговаривать на различные темы, включая политику, хирургию, грехи, бейсбол, литературу и даже религию. Даго Красный сочетал в себе достоинство своей профессии с мудростью, пониманием и человеколюбием простого миссионера, способного относиться с терпением даже к обитателям Болота. Он стал практически одним из них.

Однажды в два часа ночи в операционной Ястреб и Ловец Джон сражались и проигрывали битву за жизнь одного парнишки, которому прострелили и грудь, и живот. Невзирая на то, что кровотечение было под контролем, и свежая кровь своевременно вливалась, пациент, чья брюшина десять часов заражалась утечкой из разорванной прямой кишки, уходил во все более глубокий шок.

— Думаю стоит послать за Даго Красное, — сказал Ястреб.

— Позовите Даго, — приказал Ловец Джон.

Санитар побежал. Священник появился в считанные минуты.

— Чем могу вам помочь, друзья? — спросил Отец.

— Поколдуй над ним напоследок, — сказал Ястреб. — Ему недолго осталось.

Отец Мулкахи свершил полагающийся умирающему последний обряд. Вдруг прямо после этого давление пациента подскочило от нулевого до 100, пульс убавился до 90, а позже пациент совсем выздоровел.

После этого случая Даго Красное часто звали «поколдовать». Для обитателей Болота говорили об этом в шутку, но когда ситуация действительно становилась серьезной, никто не хотел обходиться без «колдовства».

С точки зрения Даго все его действия были совершенно серьезными. Многие бессонные ночи он провел колдуя или вливая пиво, виски, кофе напополам с утешением в расстроенных хирургов, чьим пациентам его колдовство не помогло, или пока еще не подействовало.

Все это делалось с лучшими намерениями, но несколько раздражало Дюка Форреста. Протестантские убеждения были в нем сильны, а от такого тесного соседства с аккредитованным представителем оппозиции его иногда тошнило.

— Вы-ы… эт-та, Даго, трясете чётками весьма эффективно, — сказал он однажды вечером, — но, как знать, может и любой из моих парней может делать это с таким же успехом, а?

— Я в этом уверен, — спокойно ответил Даго.

— Я те вот чо скажу, — сказал Дюк, — В следующий раз если надобность будет, я попрошу Трясучку Сэмми поколдовать.

Трясучка Сэмми был протестантским капелланом. Его обитель находилась в инженерном подразделении — дальше по дороге. Его прозвали Трясучкой Сэмми потому, что он просто обожал жать и трясти всем руки. Как только он приезжал в госпиталь — тут же начинал жать всем руки, и уже не останавливался. В одно прекрасное утро люди, чьи руки уже были пожаты Трясучкой на въезде в лагерь, стали маневрировать, чтобы снова и снова появиться на его пути. Трясучка Сэмми пробыл в лагере два часа, и за это время пожал руки триста раз у пятидесяти человек.

Невзирая на кучу предупреждений, Трясучка так же не мог избавиться от дурной привычки писать письма домой за раненых солдат, не интересуясь степенью и местом их ранения. Однажды, еще до того как Дюк смог его пригласить поколдовать, Сэмми написал письмо за парня, умершего два часа спустя. В письме он написал матери солдата, что все хорошо, и он скоро вернется домой. Он совершенно не поинтересовался состоянием пациента. Медсестра, случайно видевшая письмо, рассказала об этом Дюку и Ястребу. Они вывели Трясучку Сэмми из госпиталя, проводили его подальше, и прострелили все четыре колеса его джипа. Это надолго отвадило Трясучку Сэмми от лагеря.

— Да, похоже, придется соглашаться на услуги вашего язычника с чётками — сказал в тот день Дюк, — может, удастся его обратить?

Дискуссия на тему переобращения была прервана прилетом вертолета двумя серьезно раненными бойцами. Осмотр входного отверстия пули, вспухший живот и серьезная степень шока предполагали, что пуля пробила отверстие в малой вене кава правого предсердия, или даже в брюшной аорте. Поскольку малая вена кава и брюшная аорта отводят и поставляют кровь в нижнюю часть тела, шансов на выживание у бойца было весьма мало.

Ястреб, Дюк и Ловец сразу же приступили к работе: начали вливать кровь, дали пациенту Левофед для поднятия давления. Была бы возможность — они бы подождали, пока его состояние стабилизируется, но времени не было совершенно.