Маша без медведя (СИ)

— А теперь она кричит, что это всё из-за новенькой, — осторожно добавила третья и спряталась за спины подружек.

— Мда, неприятно, — согласилась я, — но если на всех психических внимание обращать, свои нервы кончатся. А мне ещё метки поставить надо.

Я вытащила из шкафа одежду, разложила на кровати.

— Хочешь, я тебе помогу? — предложила Маруся.

— Да ну, неудобно как-то.

— Почему неудобно? Мне всё равно делать нечего.

— А у меня иголка всего одна.

— Как хорошо, что у меня есть швейный набор!

Больше отговорок у меня не осталось, мы уселись на кроватях и начали ставить метки: простой трилистник. Причём, чтоб было быстрее и заметнее, я взяла яркую шерстяную пряжу — уж пряжи-то у меня всякой было предостаточно.

Вопли в умывалке между тем то стихали, то поднимались с новой силой. Через некоторое время оттуда показалась Агриппина. Часть прядей выбилась у неё из причёски, и вообще, выглядела она довольно взъерошено. Агриппина простучала каблучками через спальню и остановилась около нас с Марусей:

— Мария, пойдёмте со мной.

— Я? — невинным голосом спросила Маруся.

— Нет. Маша Мухина. В комнату для уроков.

Мы прошли в учебку, Агриппина плотно прикрыла дверь, остановилась практически тут же и спросила, внимательно вглядываясь мне в лицо:

— Маша, что на самом деле произошло у вас с Далилой?

Я пожала плечами:

— Не знаю. Она весь день ко мне цеплялась. Не пойму, что ей надо?

— И ты ей действительно сказала, что от вредности прыщи вылезут?

— Сказала, — я развела руками, — это же просто пугалка для малышей. Я когда маленькая была, у нас одна бабушка рядом жила. Она всё время так говорила: что от злости прыщи вылазят, что от вранья зубы будут кривые. Ещё рожи корчить нельзя, напугают в этот момент, да такая на всю жизнь и останешься. Вы разве такого никогда не слышали?

— Просто пугалка, да… — отрешённо пробормотала Агриппина.

— А что случилось?

Классная словно проснулась, посмотрела на меня подозрительно и слегка покачала головой:

— Ничего страшного. Иди, Маша.

Я про себя подумала, что когда они узнают, что случилось с кухней, Далилины прыщи и впрямь покажутся им несущественной ерундой. А ещё — вот я ворона! — два таких похожих события в один день — в день моего прибытия! И если в кухне наши лица никто не вспомнит, то этот эпизод явно будет пришит ко мне. Мать моя магия, и что делать? Всю гимназию очаровывать? Вот уж способ спрятаться в толпе!

Я вздохнула:

— Вы же уверены, я тут не при чём. Далила сама вредная и склочная. Услышала слова — и поверила, так бывает. Это называется самовнушение. Теперь каждая злая мысль у неё будет вылезать прыщом. А чтоб они прошли, нужно просто перестать думать злое. Для верности лучше всего попросить прощения. И пусть думает про хорошее, станет снова красивая. А ещё лучше добрые дела делает.

Я немного припечатала внушение и спросила:

— Так я пойду?

— М-м-м… Иди-иди… — Агриппина потёрла лоб и снова пошла в умывалку.

Потом мимо нас провели Далилу, закутанную в банное полотенце. Она многоступенчато всхлипывала из своего кокона и иногда немного подвывала. Любопытные пятнашки высунулись в коридор и доложили всем, что её повели в изолятор.

— Сама, поди, напросилась, — лениво-рассудительно резюмировала Анечка, легко перекрыв все разговоры разом. — То всё нос задирала, а теперь вся физиономия в прыщах, какой уж тут гонор.

Старшие начали обсуждать: что теперь будет, и не расстроится ли свадьба из-за того, что Далила в одночасье сделалась страшилищем?

Некоторые девчонки начали задёргивать свои шторки, отгораживаясь от остальных в подобии крошечных комнаток.

— А я думала, это только переодеваться и на ночь.

— В свободные часы можно, если хочется одной побыть. Задёрнулся — значит, никто к тебе заглядывать не должен, личное время. А на ночь — обязательно, — Маруся сморщила носик, явно кого-то передразнивая: — «Ради приличия».

— Понятно.

Ну, хоть так. А то я за полдня уже устала на виду торчать.

— Мы можем закрыться, — предложила Маруся. Посередине шторки задвигать не будем, и будет у нас как будто своя комната. Я тебе покажу свои сокровища, у меня книг много, хочешь?

И хотя «сокровища» было сказано с изрядной долей самоиронии, перспектива увидеть нечто новое и интересное очень меня вдохновила.

— Ух ты, давай! Я только вещи сложу.

Мы отгородились от мира непреодолимыми зелёными портьерами и остаток свободного времени болтали. Маруся показывала мне свои книжки — и впрямь много, два ящика, а я ей — свои рисунки. Все, кроме Баграра. Папку с Баграром я пока не готова была показать никому.

ПЕРЕД СНОМ

Если прислушаться, то можно было различить, что в сумраке спальни многие переговариваются. Мы с Марусей тоже задёрнули разделяющую нас «стенку» едва ли наполовину и болтали шёпотом.

Перед сном Агриппина с нами распрощалась до завтра, а на её место заступила другая дама — вовсе ничья не классная, а сменная ночная воспитательница. Почему-то я думала, что наша классная будет с нами круглосуточно. Странная, на самом деле, мысль, если подумать, что у этой женщины вполне могла быть своя семья.