Маша без медведя (СИ)

— Маш, ты чего задумалась? — Маруся взяла меня под локоть. — Пошли, до берега прогуляемся? Сказали, двадцать минут — и едем.

— Сейчас, одну секунду!

Я настроилась и неторопливо обернулась вокруг себя. Приедем в гимназию, я ненадолго закроюсь в своей кабинке и сделаю небольшой памятный шарик. И в нём будет всё — и эти нарядные дома, и лес за ними, и кусочек озера, и радостная, улыбающаяся Маруся…

— Смотри, чайки! — удивлённо восклицает она, и это тоже будет в моём памятном шаре.

На обратном пути многие уснули, а по приезде наш семнадцатый класс встретила Агриппина, потащила всех (включая Шурочкину сестру) в музыкальный кабинет, где мы сперва с Анечкой спели «акации», после которых все взбодрились и начали энергично бегать со своими баснями. И пока они репетировали, я сходила в отделение, принесла докторскую коробку конфет и всех угостила. Доктор шикарно угадал, всем досталось по конфетке, последняя — Агриппине, и шоколад был прямо вкусный.

Ещё из прекрасного — после вторничной дружной распевки в душевой и сегодняшней прогулки по лесу, патина на моей риталидовой оправе восстановилась окончательно. Теперь нужно было озаботиться собственно восстановлением выгоревших структурных элементов металла — задачка на пару порядков сложнее и масштабнее. Но, тут уж глаза боятся, а руки делают.

Проблема только в том, что для качественной работы требовалось часа три-четыре максимального сосредоточения. А времени, чтобы посидеть и как следует сконцентрироваться, не опасаясь превращения оправы в бесформенный кусок металла, катастрофически не оставалось.

И что делать, когда девчонки со своими предстоящими танцами и выступлениями как с ума посходили? До вечера осталась неделя, и все репетировали всякую свободную минуту. Расстраивать и подводить их мне тоже как-то не хотелось, и я, скрепя сердце, отложила восстановительные работы на «после танцев». Хуже, что меня со своими вальсами они тоже гоняли всякую свободную минуту, но да Бог с ним. Ладно уж. Все танцуют, и я потихоньку смирилась.

УТРО ВТОРОГО ВОСКРЕСЕНЬЯ

Двадцать третье сентября.

На службе я совершенно выпала из реальности и не сразу поняла, что меня зовут, и даже ведут под локоть. Потом голос воспитательницы сказал:

— Мария! — а батюшки:

— Тело и кровь Христовы…

Про причастие я вчера читала, и мне стало ужасно страшно. Я думала, оно сожжёт меня прямо там, на месте. Но обошлось.

— Ты у нас сегодня прямо именинница! — сказала Маруся, когда мы после воскресной беседы чинно шли на завтрак. — Старших к причастию допускают только в большие посты.

— Это почему, интересно, мне такое исключение?

— Как болящей, наверное, — обернулась идущая впереди нас Шура. — Болящих всегда дополнительно причащают. Наверное, докторша попросила.

Зд о рово. Но я всё ещё боялась, что оно проплавит меня насквозь.

ЕЩЁ «РОДНЯ»

В это воскресенье я снова уселась на прежнее место в учебке, намереваясь продолжить свои конспекты, но в этот раз поработать мне удалось ещё меньше. Прибежала та же горничная, что и на прошлой неделе:

— Барышня! Снова к вам!

— Что — опять он?! — не поверила я. Не может же быть!

— Да нет, нет! — всплеснула руками горничная. — Женщина пришла. Такая… в возрасте уже. Сказалась вам кумой.

— Хорошо, сейчас я спущусь.

Я пошла к своему комоду, достала папку с картинками. Что у меня есть тут из небольшого? Я за эти дни почти и не рисовала ничего… Выбрала два рисунка, пошла вниз.

У самого входа в гостиную, на маленьком диванчике, вытянувшись в струнку испуганным зайцем, сидела самая тепло мной вспоминаемая больничная медсестра.

— Ой, тётя Таня, здравствуйте! — я приобняла её и села рядом. — Что-то случилось?

— Машенька, — из глаз её вдруг потекли крупные слёзы, — Машенька, помоги, Христом Богом…

Я прикрыла нас лёгкой тенью и твёрдо взяла женщину за руку:

— Тётя Таня, что случилось? Говорите.

Она вытащила из кармана смятый платок и высморкалась, тыльной стороной ладони вытерла глаза:

— У сестры мальчонка… Последненький. И где он ту заразу подцепил, — она снова горько заплакала в платок. — Всё говорили, надежда есть, есть… Ждите… А сёдня с утра пришла с больницы, плачет… Мальчишка-то вставать уж перестал, одной кровью кашляет…

В местных болезнях я понимала мало. Да магии, если честно, было почти всё равно. Кашляет кровью. Зараза. Похоже, что-то с лёгкими? А если уж вставать перестал…

— Тёть Таня, у вас ведь, кажется, есть бусы?

— Е-есть, — удивилась она. — Так они ведь простенькие, стекляшки.

— Неважно. Они сейчас с вами?

— Да, — она схватилась за шею.

— Давайте.

Я посмотрела бусы на свет. Действительно, стекляшки. Но довольно чистого стекла, не мутные, и гранёные, не круглые, а это уже огромный плюс! И довольно длинная нитка.

— Теперь молчите и ждите.

Я закрыла глаза и сосредоточилась, настраиваясь на оправу и на бусины, вливая, упрессовывая в стеклянном хранилище энергию, настраивая её на исцеление…

Открыла глаза. Мир показался мне потускневшим. Ничего, это временно.