Маша и Феликс

Синеглазый и темноволосый, он походил на Алена Делона.

— Знаешь, чем отличаются умные от дураков? — спросила я.

— Чем? — Феликс поднял голову.

— Умные умеют отличать главное от второстепенного. А дураки нет. Для дураков все главное. Или все второстепенное.

Феликс стал соображать: какое это имеет к нему отношение.

— Главное — снять хороший фильм, — объяснила я.

— А любовь, ты считаешь, — не главное? — с презрением спросил он, — Все вы, писатели, одинаковые. От вас чернилами пахнет.

На том и порешили: отодвинуть любовь ради дела…

Но если быть точной: никакой любви не было. Иначе её так просто не отодвинешь.

Я относилась к Феликсу снисходительно и никогда не забывала, что он «жопа», — по определению Вали Нестеровой. Сам Феликс тоже имел низкую самооценку. Он говорил о себе: «Я — одесская фарца». Он иногда скупал у моряков партию женских колготок, потом продавал втридорога. Тогда это называлось «фарца» и спекуляция. Сейчас — бизнес. Тогда за это сажали, сейчас — вое государство на разных уровнях скупает и продаёт.

Забегая вперёд, хочу сказать, что я недооценивала Феликса. И он сам себя тоже недооценивал. Он снял очень хороший дебют по моей повести. И это стало началом его восхождения.

А тогда… Стояло лето. Феликс пригласил меня домой на ужин. К моему приходу Маша надела сарафанчик на лямочках. Накрыла стол. Я запомнила краски: зеленое, фиолетовое, красное. Перцы, помидоры, баклажаны. Золотистая корочка поросёнка. Все это было так красиво, что жалко разрушать.

Маша в сарафанчике — милая, большеглазая, трогательная, как телёнок. Красота всегда несёт в себе агрессию. А Маша — на другом конце агрессии: сама скромность, покорность и чистота. И Феликс возле неё становился совсем другим. И было невозможно себе представить, что он может шуровать за её спиной. Что ТОТ — гаремный, и этот — моногамный, — один и тот же человек.

В тот вечер были приглашены гости. Феликс и Маша угощали меня не только едой, но и своими друзьями. Я их не запомнила. Только помню, что мы танцевали, топоча, как стадо, и смеялись без видимых причин. Было весело от вина, от молодости и от того, что все впереди.

Здоровые организмы, как хорошие моторы, несли нас вперёд без поломок.

К ночи гости разошлись. Маша послала Феликса прогулять собаку. Мы вышли втроём: Феликс, я и собака.

— Она тебя так любит, — сказала я со светлой завистью.

— Ну и что? — спокойно возразил Феликс. — С тобой хоть поругаться можно, А эта только любит — и все.

Скучно.

Собака вырвалась и исчезла во тьме.

— Дуня! — кричал Феликс в темноту и метался. — Дуня! — Потом подошёл ко мне, проговорил в панике:

— Машка меня отравит…

Через полчаса Дуня откуда-то вынырнула. Феликс ухватил её за ошейник, и мы вернулись в дом.

— Феликс боялся, что вы его отравите, — сообщила я Маше.

Маша подняла свои глаза-вишни и ответила безо всякой иронии:

— Нет, я бы его, конечно, не отравила. Но если бы Дуня пропала — это несчастье.

Я почему-то смутилась. Я поняла каким-то образом: то, что происходит вне их дома, надо оставлять за дверью, как грязную обувь. Не вносить в дом. Здесь — герметичное пространство, как в самолёте. Или стерильная чистота, как в операционной.

* * *

Настал день моего отъезда.

Феликс и Маша пришли меня проводить. Феликс извинился, что не сможет поехать в аэропорт. У них с Машей назначен приём к врачу.

— А что случилось? — спросила я.

— Внематочная беременность, — легко объяснил Феликс.

— Как это? — поразилась я.

Маша смотрела перед собой в никуда. Вид у неё был потусторонний. Внематочная беременность — это почти гарантированное бесплодие плюс операция, боль и неизвестность.

— Районный врач определил, — сказал Феликс. — Но мы записались к хорошему специалисту.

— А когда он определил? — не поняла я.

— Вчера.

— О Господи… — выдохнула я.

Ещё два дня назад мы танцевали, топотали. А на другой день жизнь Маши перевернулась на 180 градусов, в сторону ночи и черноты. Вот уж действительно: все под Богом ходим…

Феликс заносил мои вещи в такси, давал напутствия по сценарию. Особенно его волновал конец, потому что конец — делу венец. История к концу должна набирать обороты. Может быть, есть смысл убить главного героя, поскольку исторически его миссия как бы кончилась. В новом послеперестроечном времени ему нет места. А с другой стороны, американцы всегда избегают плохих концов. Должен быть свет в конце тоннеля. Хэппи энд. Зритель должен уйти с чувством надежды и справедливости.

Маша стояла чуть поодаль — такая грустная и одинокая. Поведение Феликса на фоне её трагедии выглядело как предательство. Какой финал, какое кино, когда жизнь рушится. Придуманный герой его волновал больше, чем живая, страдающая Маша.

— Мы опаздываем… — тихо напомнила Маша.

— Ничего, успеем, — отмахнулся Феликс.

* * *

Они успели. Феликс оказался прав.

Более того, их жизнь снова повернулась на 180 градусов, лицом к солнцу и счастью. Беременность оказалась нормальной. И даже определялись сроки: шесть недель.

Это значило, что через семь с половиной месяцев у них должен появиться ребёнок. Первый. А через какое-то время — второй.