Маша и Медведь-3

Меня, если честно, пугало обилие мужчин при полном отсутствии женщин. Смотрели они на нас совершенно голодными глазами. А мне бы не хотелось устраивать массовую бойню.

— Ну, что ж, — поднялся вдруг отец Филарет, — все мы живы — и это ли не повод вознести благодарение Господу? И помолиться о благословении на дела грядущие.

Это заявление волшебным образом переключило присутствующих на иные мысли. Более того, после молебна к батюшке выстроилась целая очередь желающих исповедаться после долгих лет изоляции. Однако я была железобетонно уверена, что вопрос о женском внимании поднимется очень скоро. И не я одна.

— Чтоб ни на шаг от меня не отходили! — строго прорычал Баграр, и нам совсем не захотелось с ним спорить.

Пока общий дом был занят под исповедальню, мы уселись под пальмами во дворике. Баграр с помощью есаула Погребенько (потому что не все сразу способны перестроиться на общение с медведем) принялись расспрашивать старожилов: не приходилось ли им находить на этом острове что-нибудь таинственное? В смысле — ещё более таинственное, чем ходячий кусок скалы, наделённый собственной волей?

И такое место немедленно было заявлено! По описаниям оно немного напоминало сокровищницу… только без сокровищ. И находилось оно совсем даже рядом, в одной из верхних «глав» Бриарея. Мы все оживились и захотели немедленно туда сбегать, но…

Остров снова пришёл в движение. По периметру деревеньки поднялся каменный трёхметровый забор.

— Н-ну, мы могли бы и перескочить, — прикинул Баграр.

— Не стоит совершать опрометчивых поступков, — предупредил нас Леонид. — Если он заподозрит, что в минуту опасности вы куда-то убегаете, то может снова запечатать нас в пещеру с куполом. Всех. А это, согласитесь, куда менее приятно, чем видеть голубое небо.

«ЦАРИЦЫН»

В этот раз, выступая перед своими курсантами, Аристарх Леонидович чувствовал себя странно и неловко, как никогда. Однако, судя по глазам, для многих парней сообщение о том, что крейсер попал в зону возможной магической агрессии, вовсе не стало никакой новостью. Мало того, они были внутренне готовы. И более всего — те, которые окружали наследника.

А потом началась она. Магическая агрессия.

Поначалу она всё также маскировалась под природную аномалию. Экран радара показывал чудеса в решете, вспыхивая россыпью отметок, чтобы в следующий миг погаснуть и вспыхнуть снова, совсем другой конфигурацией. Серый обволакивающий сумрак, скрывающий горизонт, начал придвигаться ближе и ближе. Наконец он подступил к самым бортам крейсера. И в этом воздухе становилось тяжко дышать, и молодые здоровые парни покрывались испариной, словно полдня таскали тяжести.

Все звуки глохли в подступающем тумане, словно в ватной подушке. А вот оттуда… Оттуда начали доноситься шорохи. И невнятный плеск. И тихий скрежет, словно кто-то, с неопределённым количеством щупалец и клешней, царапает обшивку борта, пытаясь подняться на палубу.

«Царицын» крался малым ходом, опасаясь в незнакомых водах налететь на мель. Серая туманная мгла тянулась следом, образуя рваные шлейфы.

И вдруг, словно кто-то внезапно передумал и переменил стратегию воздействия на собранных в стальной коробочке людей — одномоментно, из ничего — в тумане возникли множественные силуэты каменистых островков — со всех сторон одновременно. «Царицын» сразу оказался посреди целой россыпи скальных глыб, больших и малых, что само по себе несло опасность. Расположенный рядом с радиолокационной станцией прожектор (о котором все курсанты думали, что он давно неисправен) внезапно включился и выхватил силуэт, выдвигающийся из-за одного из островков. Это был линейный крейсер, очень близкий «Царицыну» по классу и вооружению (уже редкость), и его орудийные башни разворачивались в сторону русского корабля.

Взревела общекорабельная тревога. Низкий густой голос ревуна наполнил лабиринты отсеков и переходов. Матросы, курсанты и офицеры — все, кто по какой-то причине оставались в кубриках и каютах, устремились к своим боевым постам.

Дальше был бой. Долгий, выматывающий. Сюрреалистичный. Острова возникали и исчезали в тумане. И также внезапно возникали и исчезали корабли. Грохотали орудия и изрыгалось пламя. Корпус «Царицына» содрогался от собственных тяжёлых залпов и от потрясающих его ударов. Воздух наполняли гарь и орудийный грохот. Пока… Пока в мелькнувших стёклах чужого капитанского мостика корабля, возникшего совсем близко, капитан не заметил своё собственное лицо.

— Прекратить огонь!

Побледневший начальник курса обернулся к нему более чем резко:

— Я вынужден напомнить вам, чем мы рискуем!

— Раскройте глаза! Мы воюем с зеркалами. И страдаем от собственного огня.

Команда разнеслась по системе связи. В наступившей тишине потрёпанный «Царицын» замер, окружённый целой эскадрой собственных двойников. На их палубу выходили и строились моряки. А потом эти команды начали гибнуть — самыми разнообразными способами. Они горели, задыхались в дыму, раздирались дикими зверями и разлагались в язвах.

Капитан смотрел на происходящее с выражением крайней брезгливости: