Маша и Позитивный мир

Да, есть письмо, и что? В нём рецепт яблочного пирога! Что, Алекс не печёт пирогов? Вот это точно ложь. Он же в нашем кабаке помощником шеф-повара подрабатывал! Ну после того, как мы над ним сжалились и босого-холодного-голодного с улицы подобрали. Путешественничек, блин.

И, кстати, именно этот рецепт я за завтраком и просила. Только одного не понимаю — зачем он его на другом языке написал?

Наедешь на Алекса? Ой, ну это совсем глупо. Без доказательств-то! Просто ревнивым ослом себя выставишь, и всё. Ты что же, хочешь опозориться перед племенем Рейя? Кстати, воины племени Ургар тоже не поймут. И вообще… мужчина должен быть уверен в себе, а такие наезды — признак дикого комплекса неполноценности.

Ирри, приколись! Ты — и комплексы!

Единственное, что мне не удалось — состроить из себя оскорбленную невинность. Переиграла я, переборщила. Но Ирри всё равно признал поражение и даже письмо отдал. Вернее, впихнул в руки.

— Ладно, Маша. Твоя взяла, — прищурив глаза, сказал он.

Я не сдержалась — расплылась в триумфальной улыбке. А клыкастик вдруг резко успокоился, чмокнул в щёчку и неторопливо направился в спальню. И как-то подозрительно всё это выглядело…

— Ирриар, — осторожно позвала я.

Бежать за синеглазкой не хотелось: с четвёртым размером бегать неудобно в принципе, а за мужиками — вообще преступление. Но Ирри не откликнулся и не вернулся. Пришлось стиснуть зубы и взобраться по крутой лестнице.

Вождь возлежал на кровати. Да-да, именно возлежал! Весь такой огромный, широкоплечий, спокойный. Руки закинуты за голову, взгляд упирается в потолок. Из одежды одно-единственное полотенце, обмотанное вокруг бёдер. Маленькое, тоненькое…

Я остановилась в двух шагах, спросила:

— Ирриар, что ты задумал?

— Я? — Он возмутился столь искренне, что я почти поверила, но…

Та-ак… не думать о полотенце!

— Ирриар, а давай без вот этого.

— Без этого? — Гад синеглазый взялся за край набедренной повязки и уставился на меня. Довольный такой, игривый.

— Ирриар!

Вопреки желанию голос сорвался на визг. В общем, выдала я свою нервозность по полной программе.

— Да ничего я не задумал, — со вздохом признался блондин. — Просто раз ты правду говорить не хочешь, у Лаарима спрошу. Он в информации не откажет.

Ёлки-палки.

— А с чего ты решил, что Лаарим что-то знает?

— Как это «с чего»? Вы же подружки… раз он тебе письма носит. — А вот последние слова прозвучали зло. И мне тут же вспомнились истеричные вопли Алекса, что Ирриар и убить может.

Я снова глянула на эту состоящую из мускулов громадину и поняла — да, может. Меня, конечно, не тронет, я же гриайма, а вот Лааримчику точно не поздоровится. И Хриму заодно.

А если сладкую парочку порешат, то… кто будет делать мне причёски, массаж и маникюры? Да и вообще — парни классные. Уж кто-кто, а они смерти точно не заслуживают.

В итоге я насупилась и протянула:

— За-ай…

Блондинчик нахмурил брови, насторожился весь.

— За-ай… ну ты ведь понимаешь, что он не со зла… ты же не обидишь Лаарима, правда?

Вождь уже не хмурился, глядел заинтересованно, с потаённой улыбкой. Догадался зараза, что с этого крючка не сорвусь. Однако когда заговорил, голос прозвучал серьёзно:

— Он предал своего вождя. И свой народ.

— Зай… ну какое предательство? Он же знал, что я никуда отсюда не денусь. И письмо взял из чистого любопытства.

— Что написано в письме?

Ага, так я и призналась.

— Зай… ну не будь занудой, а?

Я сложила губки бантиком, сделала шаг к кровати. И хотя внешне вождь остался спокоен, как гранитный постамент, клянусь — сердце у него замерло.

— Маша, дело очень серьёзное, — попытался возразить он.

Ага, знаем мы такие возражения! Цену себе набивает, падла. Ну и пусть. Мне ради Лааримчика ничего не жалко. Он лапочка, он мне помог, и вообще… он — единственный настоящий друг в этом мире, я его не предам!

— За-ай… ну что ты заладил? — взбираясь на постель, продолжала гнуть я.

Вождь всея блондинко замолчал и уставился выжидательно. А глазки-то потемнели, и дыхание сбилось, и полотенце… подозрительно шевельнулось.

Ох… Ну вот и всё, конец моему благочестию. Но спасение Лаарима того стоит. Думаю, ради меня Лаарим поступил бы так же.

И я на четвереньках поползла к Ирриару. Он, бедненький, аж приподнялся. Он — в смысле вождь.

Юбка была широкой, движений не стесняла, так что оседлать клыкастого вождя было просто. Села я скромно — на его ноги, а полотенчико — вот оно, только руку протяни. Но я до такой наглости ещё не созрела, поэтому не его потрогала, а себя…

«Ой, что-то сомнения грудь сдавили…» — мысленно приговаривала я, эту самую грудь «поправляя».

Ирриар глядел на происходящее так, будто сомневался в собственном психическом здоровье, даже рот приоткрыл. А полотенчико, которое и прежде топорщилось, превратилось в красноречивый такой перпендикуляр.

Я девочка смелая, но я засмущалась. Приподнялась и, стараясь не задеть перпендикуляр, переползла подальше. Ну то есть поближе. Короче — пересела на живот. Потом упёрлась в грудь клыкастого мужчины ладошками, наклонилась к губам и, гипнотизируя эти самые губы, выдохнула:

— Ну что? Помиримся?