Машина Голдберга (Бомбист)

Бах! Я присел от страха. Громкий хлопок пронзил мое тело. За ним еще один. Бах!

За дверью зашумели, я в панике выскочил вон.

Теплый душный поток заполнял коридор. Мимо прошуршала манерная дама, и скрылась в соседней уборной. Бах! Дверь громко хлопнула ей в спину, заставив меня снова пригнуться. Словно за экскурсоводом за ней заскочил еще десяток, остальные, наткнувшись на невидимую преграду, цепочкой стали выстраиваться вдоль стены.

На мягких ногах я отошел в сторону, и найдя небольшую нишу спрятался в ней, соображая, что делать далее. Через коридор, поверх голов ожидающих дам, мне внимали фотографии актеров. Актрисы смотрели с надеждой, актеры с вызовом, а некоторые и с улыбкой. Не выдержал Олег Басилашвили:

— Прошляпил, Дукалис? Пропустил?

— Что ж делать-то? Теперь его уже и не сыскать в таком море.

— Иди к директору.

— К директору?

— А что? Надо же как-то все отменять? Звонить, вызывать. Собаку, роботов.

— Каких роботов, Олег Валерьянович?

— Таких роботов. Терминатора не смотрел? Иди давай.

В нише распахнулась дверца, и вытолкнула меня в коридор. Людской поток понес к лестнице, потянул вниз к фойе и буфету. К счастью, мне удалось ухватиться за перила, и отдышавшись, я стал взбираться наверх.

— У вас бомбист в зале!

Маленький кругленький человечек с облачками волос по бокам объемного черепа, аккуратно положил телефонную трубку, и заинтересованно наклонился ко мне.

— Здравствуйте. Бомбист?

— Да. В зале.

Человечек не без удовольствия снова взял телефон.

— Семен Михайлович, подойдите ко мне, пожалуйста.

— Откуда вы знаете?

— Раскольников принес. В белых кроссовках. Стоял со свертком был, а из зала без него выбежал. И до звонка.

— Раскольников?

— Ну, или как его

— Стоял со свертком в руке?

— Подмышкой

— А почему вы думаете что там бомба?

— А что еще? Почему он из зала выскочил?

— Ну может в туалет захотел?

— Я в туалете проверил.

— Даже так? то есть не сразу ко мне?

— Ну, что я буду людей отвлекать. Понимаю.

Вошел охранник

— Семен Михайлович, вот товарищ уверяет, что бомба у нас в театре.

— Лев Валерикович, но у нас же рамки, три уровня, визуальный осмотр, какая бомба?

— Вот видите. В наши времена, сударь, так уже дела не делаются. Что за достоевщина? Это у Акунина свертками кидаются. Вы, наверное, пьесу слишком внимательно смотрели. Осторожнее надо быть с современными трактовками. Как вы говорите вас зовут?

Я ответил.

— Ну вот. Вполне в духе сегодняшней постановки.

Семен Михайлович, нагнулся к уху директора и что-то прошептал.

— Зачем? Не нужно. Мы должны любить зрителя.

— Спасибо вам за бдительность, но в этот раз ваши усилия оказались напрасны. Вы один сегодня в театре?

— Жена с подругой и мужем ее в буфете должны быть.

— Вот и ступайте к ним. Не переживайте мы все проверим. Ступайте в буфет. Я вам рекомендую эклеры попробовать, а к современной драматургии рекомендую относиться спокойнее. Снисходительно, чтоли. Многие же ищут, не многие находят, а страдает зритель. В оперетту сходите, в театр Эстрады. Не надо зацикливаться на трагедиях. Даже на меленьких. Чередуйте. Берегите себя. Семен Михайлович.

Семен Михайлович потянул ручки двери.

В проем втиснулась загорелая дама. Бедром подпирая дверь, подняла над головой небольшую коробку, и повернулась в профиль, предоставляя мне возможность пройти.

Интересно, что там у нее в коробке? — Шепнул Свидригайлов.

Мысленно послав его в участок, я вышел.

— Лена, ну почему я должен…

— Вы же сами меня в буфет отправили, Лев Валерикович. Вот..

Что «вот» я не разглядел, дверь захлопнусь.

Сигареты остались в куртке.

— Зона курения на улице. — Семен Михайлович указал на лестницу. — пойдем покурим, угощу.

Мы вышли на крыльцо.

— Да не запаривайся. Я на фабрике кондитерской работал. Вот мрак, вроде бы. Весь день конфетами воняет, зато работники, все как один, а тут кого только не ходит, в карманах чего только нет, постоянно в напряжении, лишь бы лишнего не ляпнуть. Особенно бабы.

Я вспомнил о своих и поспешил в буфет

— Ты где был? Леша даже искать ходил.

— Да я, понимаешь…

В углу зала сидел Раскольников. Кроссовки под стулом заплел, сам весь вперед натянулся, отчего тело его казалось теперь еще длиннее, локтями в стол уперся, и эклер в рот пихает.

Во всей этой конструкции было что-то механическое и нелепое. Я где-то видел такие машины, где железный шарик с полчаса гоняет по желобам и спиралям, падает, подскакивает на пружинах и вылетает из трубочек с одной единственной целью налить коту молока, или выключить свет. Механизм же Раскольникова настроен был на уничтожение эклера.

— Он их штук шесть съел. — поймала мой взгляд жена — маньяк какой-то. Мы вошли он уже лопал, а потом еще два раза бегал. Маша говорит, это актер. Она его в сериале видела. А эклер я твой съела, вкусный. И шампанское. Пьяная теперь. Ну, пойдем на место.

Через пару шагов, я обернулся. Раскольников стоял посередине кафе и хлопал в ладоши. Заметив, что мы остановились он шагнул вперед, словно подходя к краю сцены и поклонился.

— Ты чего встал?

— Чего он нам кланяется-то?

— Не нам, дурачок. Обсыпка на эклерах сыпучая, брюки чистит.