Машина и Винтики

За исключением факта убийства Павлика и его брата Феди – все было состряпано в деле, которое закончилось массовыми расстрелами "кулаков".119 Один из активных деятелей "культурной революции" в Китае, организованной по советскому образцу, говорил: "Герой – это продукт партийного руководства, горячей помощи масс и труда писателя".120 Именно таким образом был сотворен "герой Павлик Морозов", только вместо "горячей помощи масс" были использованы работники ОГПУ. Особенностью.дела" героя-доносчика было изображение семьи, как террористической организации, разоблаченной благодаря присутствию в ней "верного сына партии". Мальчик написал донос на отца, который пошел под суд. Павлик и его брат были убиты. Дед и дяди мальчиков, обвиненные в убийстве, после "обработки" в тюрьме – признались и были приговорены к расстрелу. Бабушка – арестована и отправлена в лагерь. Только мать была оставлена "хранить" память о герое. Вторая особенность.дела" – роль писателей в создании мифологии доноса. Руководство кампанией взял на себя лично Горький. Он активно добивается установки памятника Павлу Морозову (Горький всегда уважительно называет мальчика полным именем, Павел – М.Г.), он автор нового морального закона – родство по духу значительно выше родства по крови, он пропагандирует широчайшее распространение "примера". Не ограничиваясь общими указаниями, писатель-гуманист предлагает конкретные действия: "Пионерам следует заняться также и по тем специфическим условиям, которые вызвали недавно довольно суровый декрет".121 Горький имеет в виду закон об "усилении борьбы с хищением социалистической собственности" от 7.8.1932, предусматривавший как наказание смертную казнь, либо, при наличии смягчающих обстоятельств, 10 лет лагеря. Великий писатель, властитель дум, требует, чтобы пионеры занялись охотой на "расхитителей", прежде всего на родителей.

Кампания приносит результаты. На первом съезде писателей, пионеры, пришедшие приветствовать "инженеров человеческих душ", с гордостью объявили, что "у нас тысячи таких, как Павлик".122 Потом начинают говорить о "миллионах" Павликов.

Дети, молодежь используются как эффективнейший инструмент разрушения семьи. Через них государство становится членом каждой семьи. Важнейшую роль в воспитании "государственных" детей играет литература. Значение литературы (и всех, связанных с ней областей культуры) в деле обработки ребенка подчеркивается в специальном постановлении Совнаркома и ЦК ВКП (б) об "усилении контроля за детской литературой".123

Один из самых распространенных лозунгов первой половины 20-х годов гласил: "Разрушая семейный очаг, мы тем самым наносим последний удар буржуазному строю". Коллективизация была последним ударом по последнему не полностью зависимому от государства классу – крестьянству и одновременно – ударом по "старой" семье, существовавшей без государственного "присутствия".

Во второй половине 30-х годов начинается "укрепление" семьи: новые законы ограничивают свободу развода, запрещаются аборты; утверждается новая советская нравственность, не уступающая пуританской строгостью нравственности викторианской Англии. Советские историки советской семьи объясняют изменение политики тем, что "… в сознании масс все более крепло нетерпимое отношение к распущенности в брачных отношениях".124 Историк-эмигрант проф. Курганов полагает, что партия учитывала "раздражение и крайнюю степень недовольства в народе" политикой направленной на "расшатывание семейных устоев".125 Советская история убедительно свидетельствует, что партия учитывает только то и только тогда, когда видит в этом выгоду для себя.

Партия начинает новую семейную политику в тот момент когда становится очевидным, что появилась уже советская семья – ячейка советского государства. Вильгельм Рейх, мечтавший о теории, объединяющей марксизм и фрейдизм, внимательно исследовавший связь социально-экономической и сексуальной структуры общества, анализируя нацистскую Германию и Советский Союз 30-х годов, пришел к выводу, что "авторитарное государство чрезвычайно заинтересовано в авторитарной семье: она превращается в фабрику, моделирующую государственную структуру и идеологию".126 Ошибка немецкого сексолога заключалась только в том, что он считал Советский Союз 20-х годов демократическим государством, поскольку там существовала сексуальная свобода. Он не видел целенаправленности послеоктябрьской сексуальной революции. Но формула Рейха: "авторитарное государство необходимо нуждается в авторитарной семье" нашла свое полное подтверждение в официальных советских текстах: "Страна достигла решающих успехов в деле строительства социализма… В этих условиях появилась возможность и необходимость во весь рост поставить и вопрос дальнейшего укрепления семьи, как ячейки, которая выполняет полезные общественные функции".127