Машина мышления. Заставь себя думать

Впрочем, не только социальный габитус окружающих форматирует нашу кору, но и язык как таковой. Традиционно выделяются два нервных центра в левом полушарии, которые считаются языковыми. Это зоны Брока и Вернике (рис. 42).

Рис. 42. Речевые центры — зоны Брока — Вернике.

Данные центры, по сути, обеспечивают базовый, так скажем, речевой функционал:

• один — центр Вернике, находящийся рядом с корковым анализатором звуковых раздражителей, — обеспечивает функцию понимания речи (в этой же зоне правого полушария расположен центр, отвечающий за восприятие музыки);

• второй — центр Брока, расположенный рядом с двигательной корой, — отвечает за формирование и воспроизводство речи.

Однако же если мы посмотрим на мозг, воспринимающий речь, то увидим, что в этот процесс одновременно вовлечены значительные пространства коры, расположенные в самых разных его областях.

В 2016 году группа исследователей из Калифорнийского университета в Беркли — Александр Г. Хут, Венди А. де Хир, Джек Л. Галлант с коллегами — опубликовала в журнале Nature статью, посвящённую «семантическим картам» мозга.

Анализ восприятия художественных текстов испытуемыми проводился с помощью фМРТ. В результате учёным удалось выявить 12 семантических областей, в которые попадают 985 наиболее используемых слов английского языка, а также более десяти тысяч других слов, связанных с ними по смыслу (рис. 43)43.

Рис. 43. Усреднённая карта 12 ключевых семантических полей.

На более детальных изображениях мозга, созданных в рамках данного и последующих исследований, можно видеть, что практически все области коры вовлекаются в распознавание речи.

Впрочем, это, наверное, и неудивительно, ведь слова нашего языка — это для нас своего рода «ловцы смыслов» или, может быть, «маркеры смыслов»: они обозначают нечто, что мы хотим сказать, выражая в них свою мысль.

В лекциях и публикациях, ссылаясь на работы выдающегося логика и математика Готлоба Фреге, я часто повторяю эту мысль: «смысл» — это не какая-то загадочная, мистическая штука, присущая вещам или даже потустороннему миру, а просто те наши соображения, которые мы пытаемся передать нашему собеседнику, используя язык.

Общаясь, мы же не обмениваемся табличками с загадочными закорючками, как в «китайской комнате» философа Джона Сёрля, мы пытаемся облечь в слова некие конкретные смыслы. И ждём, что мы будем поняты.

Мы хотим, чтобы собеседник понял не наши слова, а то, что мы ему пытаемся ими сказать, что донести.

То есть слова служат нам своего рода контейнерами для передачи этих смыслов.

Например, когда я говорю своему знакомому, что на улице идёт дождь, я на самом деле, кроме указания на этот факт, говорю это в определённом контексте…

Допустим, он пригласил меня прогуляться. Каким может быть «смысл» моей фразы «на улице идёт дождь»?

Возможно, я пытаюсь его отговорить от этой затеи, указывая на то, что погода явно не для гуляний.

А может быть, дело в другом? Что если я говорю о дожде на улице, чтобы, собираясь, мы не забыли захватить с собой зонт, или даже подумали о непромокаемом плаще и резиновых сапогах?

Поскольку мой собеседник, как предполагается, находится со мной в одном контексте, он потенциально способен уловить тот «смысл», который я вкладываю в свои слова. По крайней мере, я на это рассчитываю.

Но для этого ему нужен будет тот самый «контекст» — картина, модель мира. А ещё ему нужно будет учесть тон моего голоса, сравнить его с тем, как я обычно говорю те или иные вещи.

Что я сейчас делаю — деликатно отказываю, сообщаю ему, что он не в своём уме, если собрался гулять в такую погоду, или же проявляю заботу?

Кроме того, моему собеседнику нужно, наверное, понимать (то есть вспомнить и проанализировать), как я отношусь к дождю, к риску промокнуть, да и вообще что в моём понимании «прогулка», на которую он меня пригласил.

Вот такой фокус: вроде бы речь об элементарном факте — «идёт дождь», а для того, чтобы понять «смысл» сказанного, нужно создать целый мир в своей голове.

Для этого же мне, конечно, потребуется активность не какой-то пары извилин, а целого — целостного — мозга. Всё это, думаю, понятно.

А теперь давайте представим себе нечто невообразимое — проведём небольшой мысленный эксперимент, который в принципе невозможен ни на живом, ни даже на мёртвом мозге.