А какие траектории! Одни частицы беспорядочно меняли направление, словно бы бросаясь из стороны в сторону, другие — степенные, размеренные — медленно дрейфовали в жидкости.
«Они что, живые?!» — именно такой была первая реакция Роберта Броуна на обнаруженный им эффект «броуновского движения».
Но только Броуна озарила эта счастливая мысль и подумалось о лаврах величайшего из первооткрывателей, как научная дисциплина и академическая выучка заставили его провести дополнительный следственный эксперимент.
Очевидно, что глина — неживая материя, она мертва. Что если провернуть тот же трюк и посмотреть на поведение частиц глины под микроскопом?
Если они не будут двигаться на предметном стекле — а как ещё может быть? — то никто не сможет усомниться в том, что Броун сделал выдающееся открытие.
Ну, дальнейшую историю вы все, я полагаю, знаете: частицы глины так же бесновались в капле жидкости, как и частицы пыльцы.
«Броуновское тело» двигалось не потому, что имело свою «волю», и не потому, что оно было «живо», а как раз наоборот.
В чём действительная причина движения его «тела», Броун так и не узнал, а само его открытие в скором времени практически забылось.
Славу Роберту Броуну вернул Альберт Эйнштейн. Именно в его статье 1905 года была сформулирована молекулярно-кинетическая теория, позволяющая количественно описать феномен броуновского движения12
.«Броуновское тело» лишь кажется живым, потому что живым нам кажется всё, что движется вопреки действию гравитации и прочих видимых нами сил.
Однако мы же можем и не видеть действующие силы, как в случае с пыльцой Броуна.
Беспорядочное движение микроскопических броуновских частиц обусловлено, как теперь всем хорошо известно, тепловым движением молекул жидкости или газа, в среде которых они находятся (рис. 6).
Рис. 6.
Мы не видим эти молекулы, не видим эти атомы, мы видим лишь следствие их движения, которое механически передаётся «броуновскому телу». И у нас возникает иллюзия, что «тело» Броуна движется само по себе.
Ничего не напоминает эта аналогия? Да, очень даже.
И в самом деле, мы не видим тех «сил», которые орудуют в нашем мозге. Мы видим лишь их следствие — движение собственной мысли. Возникает ли она спонтанно, сама по себе? Потому что мы взяли и создали, удумали её?
Нет, конечно. Контролируем ли этот процесс?..
Тут опять не будет однозначного ответа. Точнее, он есть, но его опять-таки сложно понять — слишком специфичен этот «контроль». Поэтому давайте я снова вернусь к той же метафоре.
Сколь бы примитивным ни казался феномен «броуновского движения» — вроде бы в школе его изучают, и что ещё о нём думать? — в реальной жизни всё куда сложнее.
Броуновское движение частицы в вязкой среде относится к так называемым немарковским, то есть случайным, процессам. Впрочем, особенность немарковских процессов (в отличие от марковских) в том, что они случайны, но лишь до определённого момента.
По этой причине немарковский процесс ещё называют «случайным процессом с памятью», где под «памятью» понимается то состояние, которое система уже приобрела в своём прошлом.
Проще говоря, сначала на какой-то объект и впрямь оказываются случайные воздействия, что и определяет его «бытие» (например, какую-то траекторию движения в жидкости или газе).
Но постепенно эти случайные воздействия приводят к тому, что у объекта появляется как бы собственное движение, которое уже само по себе начинает влиять на внешние, воздействующие на него факторы.
В случае броуновского движения так всё и происходит: тело, двигаясь в вязкой среде, увлекает за собой частицы, находящиеся в окружающей его среде, а потому их влияние на броуновское тело меняется под воздействием самого этого тела.
То есть характер движения среды, в которой находится броуновское тело, начинает зависеть от того, как до этого — в прошлом — двигалось броуновское тело под воздействием этой среды. Круг отношений как бы замыкается, превращаясь во взаимо-взаимовлияние.
Если представить себе чисто случайный процесс — марковский, — то он будет в определённом смысле линейным, отражающим состояние среды, в которой находится объект.
Однако в случае немарковского процесса возникают, так скажем, эксцессы (рис. 7).