Машина неизвестного старика

Я ничего не ответил ему на это. Музыка вскоре стала затихать, перестал реветь громадный слоновый бивень, трещать маленький барабан под нервными ударами черных рук какой-то жительницы Конго. Обед окончился, и мы пошли к выходу.

Уже на пороге ресторана немец мягко сжал мне руку повыше локтя и тихо прибавил:

— Я надеюсь, что вы мне ответите, и мы с вами сойдемся!

IX

Эта случайная встреча, вероятно, скоро исчезла бы из моих воспоминаний, как вообще все случайные дорожные встречи, разговоры, даже лица.

Но таинственная бриллиантовая биржа, где мы тогда были с немцем, невольно заставляла вспоминать и его самого.

В Антверпене я остался только один день. Осмотрел некоторые музеи. В особенности, меня поразил один из них, посвященный произведениям Рубенса. Фламандцы отдали долг своему знаменитому земляку и собрали в роскошных залах все, что могли только раздобыть из произведений его талантливой кисти.

Мне показалась в одном из уголков большого зала знакомая фигура немца. Он стоял с каким-то высоким сухощавым человеком военной выправки и что-то убежденно ему говорил.

Тот кивал ему головой, видимо, с ним соглашаясь.

— Как же он хотел еще вчера выехать из Антверпена? — невольно подумал я. — Вероятно, задержался со своими бриллиантами.

Меня не потянуло подойти к нему и поздороваться; я перешел в другой конец зала и остановился перед изумительным полотном Рубенса «Снятие со Креста». Не знаю, заметил ли также и он меня, но потом я уже не видел моего вчерашнего спутника.

Проходил я и мимо таинственного дома, где шлифовали бриллианты. Он напомнил мне крепость благодаря своей солидной постройке, плотным, кованым из железа воротам и рядом таких же ставень во втором этаже около окон. Нижний этаж представлял из себя глухую стену.

Окончилась в Льеже выставка довольно поздно осенью. Я уехал в Россию гораздо раньше, еще летом, утомившись сутолокой выставочной жизни, этим непрестанным колесом и ярким калейдоскопом красок, впечатлений, лиц и непрерывным шумом.

В России меня вполне захватила японская война. Все это так живо воспринималось сердцем, все наши неудачи, потери горячо волновали меня, и пестрая ярмарка зарубежной жизни погрузилась в туманную даль.

Забыл я и о моих странствиях по бельгийскому муравейнику; впечатления непрерывной деятельности промышленных его центров тоже ускользнули из моей памяти.

Но Антверпен, а в особенности бриллиантовая биржа, нет-нет, да и вспоминались мне. Туманным пятном мелькала перед глазами фигура случайного спутника-немца, но его просьбы я все-таки не исполнил и ничего ему не написал.

Мне почему то претило это сделать, и я откладывал писание ответа все дальше, дальше.

Случай совершенно неожиданно напомнил мне опять о нашей встрече. Это было так.

X

Был удушливый летний вечер. Семья моя находилась вне города. Мне приходилось всю неделю толкаться здесь, и я, чтобы убить время, подышать воздухом, отправился погулять по тенистым аллеям Каменного острова.

Масса экипажей, автомобилей летели на Стрелку; все это было переполнено нарядными дамами, корректными джентльменами, скакали военные…

Картина была блестящая…

Обойдя знаменитый мысок, на котором наблюдают не заход солнца, а красивых дам в роскошных туалетах, я направился обратно вдоль Невки.

Вереница экипажей продолжала медленно тянуться. Я наблюдал за нею, отыскивая знакомые лица и неожиданно вздрогнул. В одной из колясок сидел пожилой, седоватый, с острой бородкой какой-то господин, изящно одетый, в котелке. Рядом с ним находился… мой антверпенский знакомый! Да, это был он, я не ошибся.

Они оживленно разговаривали; первый что-то показывал рукою на Невку, немного горячился. «Немец» повернул голову, последовал его указанию; его взгляд неожиданно остановился на мне и, кажется, как будто застыл.

Он, видимо, колебался, что ему делать, — поклониться ли мне, кинуть ли слово-другое приветствия (экипаж ехал у самой пешеходной аллеи) или сделать вид, что он ошибся.

Но я был убежден, что он меня узнал. Сомневаться в этом было трудно.

Мне была неприятна эта встреча; я отвернулся и стал смотреть на лежащий по ту сторону реки Крестовский остров.

Затор экипажей на этот раз был немалым и весь ряд их еле-еле двигался.

Вернулся обратно, но знакомая коляска проехала очень мало вперед.

— И вы здесь гуляете, милый друг? — раздалось сзади меня.

Это оказался мой приятель, биржевой маклер.

— Почему это вы так заинтересовали директора П. банка? Он вместе с сидевшим с ним известным иностранцем (позабыл его фамилию) все время смотрел на вас и разговаривал; по-видимому, тоже предметом их разговора были вы!

— Не знаю, — отклонился я от каких-либо объяснений. — А кто такой этот знатный иностранец?

— Я забыл его имя; он часто бывает в Петрограде, появляется на бирже. У него здесь громадные связи. Трудно решить, кто он, немец, бельгиец ли, но, видимо, у него большие дела с Россией, ему везде оказывают почтение. Это персона грата не только в одном финансовом мире.

В эту минуту я немного пожалел, что не ответил антверпенскому немцу. Кто знает, может быть, действительно, он помог бы мне получить хороший верный заработок…