Машина пространства

Мне потребовалось не так уж много времени, чтобы сделать открытие: я могу по своему желанию становиться видимым или невидимым.

Выходя на улицы после наступления сумерек, да еще в том самом сценическом костюме, который был на мне в тот роковой вечер, я мог проникнуть незамеченным куда угодно. Если же мне хотелось выглядеть обычным человеком, я переодевался в повседневную одежду и гримировал лицо, чтобы придать своим чертам некоторую объемность. Правда, имитация удавалась не полностью: пустые глазницы внушали прохожим ужас, а однажды какой-то пассажир в плохо освещенном омнибусе, заметив необъяснимый просвет между моим рукавом и перчаткой, стал кричать об этом во все горло, и мне пришлось спешно выйти.

Деньги, еда, крыша над головой – все это было мне доступно. Оставаясь невидимым, я брал, что хотел, а в другое время платил, как положено. Так или иначе, об этом не стоило и задумываться.

По-настоящему беспокоило меня другое: состояние здоровья моего престижа.

Читая газетный репортаж, я понял, что впечатление, оставшееся у меня от беглого взгляда на сцену, было абсолютно неверным. В газете говорилось, что Великий Дантон получил увечье в ходе своего выступления в Лоустофте и вынужден был отказаться от последующих ангажементов, но в данный момент восстанавливает силы в домашних условиях и рассчитывает со временем вернуться на сцену.

Я вздохнул с облегчением, но был крайне удивлен! Ибо, как мне показалось, в тот вечер на сцене, еще не скрытой занавесом, стоял мой собственный престиж, застывший в неживой позе, которую я назвал «позой престижа». Престиж – это исходное тело, подвергающееся транспортации, которое словно умирает внутри аппарата Теслы. Как спрятать, куда деть эти побочные продукты иллюзиона, эти престиж-дубликаты – вот главный вопрос, который мне предстояло решить, прежде чем выносить «Яркий миг» на суд зрителей.

Итак, сообщение о полученном увечье и отказе от ангажементов навело меня на мысль, что в тот вечер произошло нечто другое. Транспортация осуществилась лишь частично, и я оказался ее плачевным следствием. Большая часть моего исходного естества осталась на сцене!

Мы оба – я и мой престиж – сильно пострадали от подлых происков Бордена. У каждого из нас начались беды. Я превратился в бестелесный дух, а у моего престижа было подорвано здоровье. Хотя у него оставалось тело и свобода передвижений в окружающем мире, он был обречен на смерть с того самого момента, когда нас постигло несчастье. Я же был приговорен жить среди теней, хотя мое здоровье не пострадало.

В июле, через два месяца после Лоустофта, когда я только пытался смириться с судьбой, мой престиж, видимо, принял самостоятельное решение – приблизить смерть Руперта Энджера. На его месте я поступил бы точно так же; в ту минуту, когда у меня в голове зародилась эта мысль, я осознал, что он – это я. Впервые мы порознь пришли к одному и тому же решению. И это стало для меня первым знаком: хотя мы жили каждый своей жизнью, наши чувства были едины.

Вскоре мой престиж вернулся в Колдлоу-Хаус, чтобы вступить в права наследования, и снова это было именно то решение, которое принял бы и я.

Что до меня, я до поры до времени оставался в Лондоне. Мне предстояло осуществить жуткий замысел, и я хотел исполнить его тайно, без риска огласки, чтобы никакие подозрения не коснулись Колдердейлов.

Я задумал раз и навсегда свести счеты с Борденом. Попросту говоря, я собирался его убить, вернее, убить одного из двух Борденов. Его тайная двойная жизнь чрезвычайно облегчала выполнение моего замысла. Он подделал или уничтожил официальные документы, которые свидетельствовали о существовании близнецов, и тем самым ополовинил их жизни. Убийство одного из братьев положило бы конец этому мошенничеству и принесло бы мне не меньше морального удовлетворения, чем уничтожение обоих. Я внушал себе, что меня, Руперта Энджера, пребывающего в полупризрачном обличье (тогда как единственно известное под моим именем лицо прилюдно похоронено и оплакано), никогда не поймают и вообще не смогут заподозрить в преступлении.

В Лондоне я приступил к осуществлению своих планов. Следя за Борденом, я становился невидимым, чтобы беспрепятственно наблюдать за его передвижениями и повседневными занятиями. Я наблюдал за ним в его собственном доме, видел, как он готовит и репетирует в мастерской свою программу. Я незримо присутствовал за кулисами театра во время его выступлений; сопровождал его к тайному жилищу в северной части Лондона, где он сожительствовал с Оливией Свенсон… А однажды мне даже удалось увидеть Бордена вместе с его братом-близнецом, когда они украдкой встретились на темной улице, чтобы торопливо обменяться короткими сообщениями: похоже, к встрече их побудило неотложное дело, которое никому нельзя было передоверить.

Но окончательный приговор я вынес ему в тот миг, когда увидел его с Оливией. Еще не зажили раны, причиненные той старой изменой, и я не мог стерпеть, чтобы к прежнему оскорблению добавилась боль от новой обиды.