Машина пространства

Я уже жалел, что согласился на ее уговоры и пришел сюда, но послушно поднял руку, и, к моему удивлению, мгновенно наступила тишина. Я смотрел на этот странный народ – на долговязых краснокожих инопланетян, к которым забросила нас судьба и среди которых нам суждено теперь доживать свой век, – я пытался найти подходящие для обращения к ним слова. Но в помещении по-прежнему стояла мертвая тишина, и я не без робости стал описывать, как меня загнали на борт снаряда. Эдвина тут же начала вторить моим словам своим необычным, пересыпанным жестами переводом.

Сперва я говорил нерешительно, боясь, как бы не сболтнуть лишнего. Слушатели хранили молчание. По мере того как я входил во вкус и стал уснащать свой рассказ подробностями, перевод Эдвины приобретал все большую выразительность, и, подхлестнутый этим, я дал волю своему воображению, не останавливаясь перед преувеличениями.

Битва в моем изображении превратилась в непрерывный лязг сталкивающихся металлических гигантов, в сплошную череду ужасных криков и – наиболее правдоподобная деталь – нескончаемое сверкание тепловых лучей. Кое-кто из рабов вновь вскочил на ноги и принялся увлеченно прыгать. Когда же рассказ подошел к критической точке – к тому моменту, когда кровожадное чудовище повернуло тепловой луч против народа, – все слушатели уже были на ногах, а жесты Эдвины приобрели самый драматический характер.

Не скрою, описывая свои подвиги, я, пожалуй, отсек больше щупалец, чем их было в действительности, и вообще убить чудовище стало куда сложнее, чем на самом деле, однако я считал своим долгом придерживаться духа событий, не связывая себя требованиями нудной подлинности.

Закончил я свое повествование среди всеобщих восторженных криков и картинных слаженных прыжков. Я бросил взгляд на Амелию: довольна ли она? Но прежде чем мы сумели перекинуться словом, нас обступила толпа. Марсиане взяли нас в кольцо, подталкивая и подпихивая, – я принял эти толчки за новые проявления энтузиазма. Однако нас повлекли, настойчиво и твердо, в одном направлении – к углу, выгороженному Амелией для себя; когда мы приблизились к гамакам, образующим перегородку, возбуждение достигло апогея. Нас еще немного потрепали – не больно, скорее добродушно – и втолкнули за разделительный барьер.

Крики снаружи сразу же стихли, как по команде.

Взбудораженный оказанным мне приемом, я привлек Амелию к себе. Она была возбуждена не менее моего и отвечала на мои поцелуи с большой готовностью и пылом. Поцелуи раз от раза становились все продолжительнее, и во мне вопреки моей воле проснулись те естественные желания, которые я столь долго подавлял; тогда я с неохотой оторвался от ее губ и ослабил объятия, ожидая, что она отстранится. Но Амелия продолжала обнимать меня.

Из-за перегородки вновь донеслись голоса рабов. Они не то что запели, скорее затянули вереницу тихих нот без мелодии. Это странное пение убаюкивало, навевало сладостный покой.

– Что же дальше? – спросил я через несколько минут.

Амелия ответила не сразу. Потом прижалась ко мне еще теснее и проговорила:

– Неужели вам надо подсказывать, Эдуард?

Кровь бросилась мне в лицо.

– То есть… быть может, есть какой-то обряд, который мы должны соблюсти? – произнес я.

– Только тот, что предписан нам легендой. В ночь, когда бледный карлик спустился с башни… – Остальное она прошептала мне на ухо.

Какое счастье, что она не могла видеть мое лицо: глаза у меня были плотно зажмурены, и я почти не дышал от возбуждения.

– Амелия, мы не можем. Мы не женаты.

Это была последняя дань условностям, которые до того правили всей моей жизнью.

– Мы теперь марсиане, – сказала Амелия. – Мы не обязаны блюсти земные обычаи.

И пока марсианские рабы за висячей перегородкой тянули пронзительными голосами свою унылую песню, мы отбросили все, что еще уцелело в нас от англичан и подданных Земли. Эта ночь как бы благословила нас на наши новые роли и обязанности вождей угнетенного марсианского народа.

Глава XV. Замышляется революция

1

С момента нашего пробуждения рабы обращались к нам обоим – к Амелии и ко мне – с покорностью и почтением. Тем не менее, поскольку наша жизнь строилась теперь в соответствии с легендами, а они настаивали, чтобы мы работали вместе со всеми в красных зарослях, бо́льшую часть дня пришлось провести в холодной грязи по колено. Эдвина работала рядом с нами; в ее вежливом, но неотступном внимании было нечто тягостное для меня, однако пользу она, без сомнения, приносила большую.

Рубкой стеблей мы с Амелией почти не занимались. Не успели мы добраться до зарослей, как нас стали одолевать рабы и надсмотрщики, жаждущие встречи с теми, кому суждено возглавить восстание. Вслушиваясь в вопросы и ответы, которые старательно, хотя подчас и невразумительно, переводила Эдвина, я понял, что уверения Амелии о близости революции возникли отнюдь не на пустом месте. Иные из надсмотрщиков явились из города, и от них мы узнали, сколь тщательно разрабатываются планы свержения чудовищ.