Машина пространства. Опрокинутый мир [Авторский сборник]

Над стеклянной крышей лаборатории солнце замедлило свой бег, и отрезки темноты между его появлениями снова стали отчетливыми, поначалу в виде мгновенных черных вспышек. Амелия принялась считывать показания приборов:

— Мы в декабре, Эдуард! В январе… в январе тысяча девятьсот третьего года! Нет, уже в феврале… — Она называла месяцы один за другим, и паузы от месяца к месяцу становились длиннее. Наконец послышалось: — Июнь! Эдуард, мы почти у цели…

Я взглянул на стенные часы, желая удостовериться, что Амелия не ошиблась, и тут заметил, что они почему-то остановились.

— Мы уже прибыли? — спросил я.

— Не совсем.

— Но часы на стене стоят!

Амелия едва удостоила объект моего внимания беглым взглядом.

— Никто не заводил их, вот они и встали.

— Тогда скажите мне, пожалуйста, когда мы приедем.

— Маховик вращается все тише… почти успокоился… Стоп!..

И с этим словом тишина четвертого измерения внезапно оборвалась. Где-то неподалеку от дома раздался сильный взрыв. Несколько потолочных рам от сотрясения лопнуло, на нас посыпались осколки стекла.

За прозрачными стенами стоял день, светило солнце. Но над садом стелился дым, и слышался треск горящей древесины.

5

За первым взрывом последовал второй, однако не такой близкий. Амелия вздрогнула и, с трудом повернувшись в седле, глянула мне в лицо.

— Куда же это нас занесло? — тревожно спросила она.

— Трудно сказать…

До нас донесся чей-то ужасный крик, и, точно это был условный сигнал, на крик отозвались эхом два других голоса. Грянул новый взрыв, громче предыдущих. Удар расколол еще большее число рам, осколки дождем зазвенели по полу. Одна из рам рухнула на машину времени в каких-нибудь шести дюймах от моих ног.

Постепенно, как только наш слух приспособился к чудовищному смешению шумов, над всем возобладал один-единственный звук — низкий глубокий вой, постепенно поднимающийся, как фабричная сирена, и достигающий немыслимо высоких нот. Этот вой мало-помалу подавил и треск огня, и крики людей. Едва утихнув, сирена принималась выть опять и опять.

— Эдуард! — Лицо Амелии стало белым как снег, и говорила она неестественно резким шепотом. — Что тут творится?

— Не могу себе и представить. Ясно одно: надо убираться восвояси. Отправляйте машину назад!

— Но я не знаю как. Придется ждать автоматического возвращения.

— Как долго мы уже находимся здесь? — Прежде чем она успела ответить, раздался еще один оглушительный взрыв. — Тише, не шевелитесь! Долго нам тут не продержаться. Мы угодили в самый разгар войны.

— Войны? Но повсюду на Земле мир!

— В наше время — да…

Я снова задал себе вопрос, давно ли мы попали в этот ад 1903 года, и проклял часы за то, что они не ходят. Скорей бы настал тот миг, когда система автоматического возврата бросит нас вновь сквозь тишину и покой четвертого измерения в наше благословенное, мирное время!

Амелия, перегнувшись в седле, зарылась лицом мне в плечо. Я не размыкал объятий и пытался как мог успокоить ее среди этой кошмарной сумятицы.

Окинув взглядом лабораторию, я поразился странным переменам, которые произошли в ней с тех пор, как я попал сюда впервые: там и сям какие-то обломки, и на всем, кроме самой машины времени, толстый слой грязи и пыли.

И вдруг краем глаза я уловил движение за стенами лаборатории и, обернувшись, увидел кого-то, кто отчаянно бежал через лужайку к дому. Спустя секунду, разглядев бегущего чуть получше, я понял, что это женщина. Она приблизилась вплотную к стене лаборатории и прижалась лицом к стеклу. А позади женщины я заметил еще одного человека, тоже бегущего со всех ног.

— Амелия! — позвал я. — Смотрите!

— Что такое?

— Вон там!

Она повернулась в ту сторону, куда я указывал, но в это же мгновение свершились одновременно два события. Грохнул еще один раздирающий уши взрыв, и сопровождающее его пламя метнулось через лужайку, поглотив женщину, — и тут же машина времени дала головокружительный крен. На нас обрушилась тишина четвертого измерения, лаборатория вновь обрела прежний вид, и над крышей началась обратная смена дня и ночи.

Все еще сидя вполоборота ко мне, Амелия ударилась в слезы. Это были слезы облегчения, и я молча обнимал ее, не мешая выплакаться. Немного успокоившись, она спросила:

— Так что же такое вы увидели, прежде чем мы отправились обратно?

— Ничего особенного, — ответил я. — Глаза меня обманули.

Ни при каких обстоятельствах я не стал бы описывать женщину, которую видел под стенами лаборатории. Она выглядела совершенно одичавшей: волосы всклокочены и спутаны, лицо окровавлено, одежда порвана в клочья, и из-под них виднеется обнаженное тело. И уж тем более я не представлял себе, как выразить самое страшное свое впечатление. Я узнал эту женщину. Как же было мне не узнать ее, если это была Амелия, встретившая свой смертный час в адской войне 1903 года!

Я не сумел произнести ничего подобного. Точнее, я не хотел поверить тому, что видел собственными глазами. Но мои желания, в сущности, ничего не меняли: будущее было реальным, и реальной была уготованная Амелии судьба. В июне 1903 года, 22-го числа, ее поглотит огонь в саду сэра Уильяма.