– Спасибо за кормежку, мистер, но со мной вам ничего не отколется, ясно? И этот бронтозаврус, ему тут тоже не хрен делать! У вас нет на него никаких прав, и когда-нибудь он будет стоять в манхэттенском «Метрополитене», поскольку принадлежит восставшему народу! С чего это вы, лимонники, взяли, что можете разгуливать повсюду и выкапывать наши природные сокровища!
И тут, словно по подсказке суфлера, в дверях появилась сама Швабра Швыряльщица, великая и ужасная. Лысый огромный череп клоунессы был замотан веселенькой косынкой в горошек, на ее ногах красовались такие же, как у Элен, но размера на три побольше чикамоги.
– Сию минуту, товарищ Клистра, – затараторила Элен.
Клоунесса испепелила Олифанта взглядом, после чего обе женщины удалились.
– Своеобразный вечер, мистер Мори, – улыбнулся Олифант.
Мори, погруженный в созерцание суеты и грохота «Автокафе», отозвался лишь через пару секунд:
– У нас тоже будут такие заведения, Орифант-сан! Чисто! Быстро! Современно!
Возвратившись на Хаф-Мун-стрит, Олифант направился прямо в свой кабинет.
– Можно мне войти на минуту, сэр? – спросил сопровождавший его до самых дверей Блай.
Заперев за собой дверь собственным ключом, он подошел к миниатюрному наборному столику, где размещались курительные принадлежности Олифанта, открыл сигарницу и вынул оттуда черный жестяной цилиндрик, невысокий и довольно толстый.
– Это доставил к черному ходу некий молодой человек, сэр. Сообщить свое имя он не пожелал. Памятуя о варварских покушениях, предпринимавшихся за границей, я взял на себя смелость открыть…
Олифант взял кассету и открутил ее крышку. Перфорированная телеграфная лента.
– А молодой человек?..
– Младший служитель при машинах, сэр, судя по состоянию его обуви. Кроме того, на нем были белые нитяные перчатки.
– И он не просил ничего передать?
– Просил, сэр. «Скажите ему, – сказал он, – что больше мы ничего не можем сделать – слишком опасно. Так что пусть и не просит».
– Понятно. Не будете ли вы добры принести мне крепкого зеленого чаю?
Как только дверь за слугой закрылась, Олифант подошел к своему личному телеграфному аппарату, ослабил четыре медных барашка, снял тяжелый стеклянный колпак, отставил его подальше, чтобы случаем не разбить, и взялся за изучение инструкции. Необходимые инструменты – заводная ручка с ореховой рукояткой и маленькая позолоченная отвертка, украшенная монограммой компании «Кольт и Максвелл», – не сразу, но все же обнаружились в одном из ящиков письменного стола. Отыскав в нижней части аппарата рубильник, он разорвал связь с Министерством почт, а затем взял отвертку, произвел требуемые инструкцией изменения настройки, надел рулончик ленты на шпильку, зацепил краевую перфорацию за зубчики подающих шестеренок и глубоко вздохнул.
И тут же услышал стук своего сердца, почувствовал молчание ночи, навалившееся из темноты Грин-парка, и немигающий взгляд Ока. Вставив шестигранный конец заводной ручки в гнездо, Олифант начал медленно, равномерно поворачивать ее по часовой стрелке. Он не смотрел, как поднимаются и падают буквенные рычажки, расшифровывающие перфорационный код, не смотрел на телеграфную ленту, выползающую из прорези.
Готово. Вооружившись ножницами и клеем, он собрал телеграмму на листе бумаги:
«ДОРОГОЙ ЧАРЛЬЗ ЗПТ ДЕВЯТЬ ЛЕТ НАЗАД ВЫ ПОДВЕРГЛИ МЕНЯ ХУДШЕМУ БЕСЧЕСТЬЮ ЗПТ КАКОЕ ТОЛЬКО МОЖЕТ ВЫПАСТЬ ЖЕНЩИНЕ ТЧК ВЫ ОБЕЩАЛИ СПАСТИ МОЕГО НЕСЧАСТНОГО ОТЦА ЗПТ А ВМЕСТО ТОГО РАЗВРАТИЛИ МЕНЯ ДУШОЙ И ТЕЛОМ ТЧК СЕГОДНЯ Я ПОКИДАЮ ЛОНДОН В ОБЩЕСТВЕ ВЛИЯТЕЛЬНЫХ ДРУЗЕЙ ТЧК ИМ ПРЕКРАСНО ИЗВЕСТНО ЗПТ КАК ВЫ ПРЕДАЛИ УОЛТЕРА ДЖЕРАРДА И МЕНЯ ТЧК НЕ ПЫТАЙТЕСЬ РАЗЫСКАТЬ МЕНЯ ЗПТ ЧАРЛЬЗ ТЧК ЭТО БУДЕТ БЕСПОЛЕЗНО ТЧК Я ВСЕМ СЕРДЦЕМ НАДЕЮСЬ ЗПТ ЧТО ВЫ И МИССИС ЭГРЕМОНТ УСНЕТЕ СЕГОДНЯ СПОКОЙНО ТЧК СИБИЛ ДЖЕРАРД КНЦ».
Олифант просидел над телеграммой целый час, абсолютно неподвижно, словно в трансе, не заметив даже, как Блай принес поднос, поставил его на стол и бесшумно удалился. Затем он налил себе чашку едва теплого чая, взял бумагу, самопишущее перо и начал составлять – на безупречном французском – письмо в Париж некоему месье Арсло.
В воздухе стоял едкий запах магния.
Принц-консорт оставил хитроумную, швейцарского производства стереоскопическую камеру и со всей своей тевтонской серьезностью приветствовал Олифанта по-немецки. На нем были аквамаринового цвета очки с круглыми, не больше флорина, стеклами и безукоризненно белый лабораторный халат. Коричневые пятна на его пальцах были обязаны своим происхождением отнюдь не никотину, но нитрату серебра.