Машина Различий

– Не мог найти порядочного издателя, да?

– В Англии и до сих пор есть прекрасные поэты. Ты когда-нибудь слышал о Джоне Уилсоне Кроукере? Уинтропе Макуорте Прейде? Брайане Уоллере Проктере? [111]

– Может, и слышал, – пожал плечами Мэллори. – Я кое-что почитываю, в основном – про ужасы и преступления.

Его крайне озадачил интерес маркиза к такому отвлеченному предмету. Самого Мэллори беспокоила сейчас не поэзия, а братья и Фрейзер, оставшиеся на лекции и не знающие уже, наверное, что и думать. Они могут потерять терпение и совершить что-нибудь опрометчивое, а уж это-то совсем ни к чему.

– Перси Биши Шелли [112] был поэтом, прежде чем возглавить луддитов в смутные времена, – продолжал маркиз. – Знай, что Перси Шелли жив! Байрон изгнал его на остров Святой Елены. Шелли держат там в заточении, в том же доме, где жил когда-то Наполеон Первый. Говорят, что с тех пор он написал там целые тома трагедий и сонетов!

– Да ты что? – возмутился Мэллори. – Шелли умер в тюрьме много лет назад.

– Он жив, – повторил маркиз. – Но это знают немногие.

– Ты еще скажи, что Чарльз Бэббидж писал стихи. – Мэллори абсолютно не хотелось обсуждать всякую чушь, его мысли занимало другое. – И вообще, к чему все это?

– Это – моя теория, – гордо объяснил маркиз. – Не столько теория, сколько поэтическое прозрение. Но с тех пор, как я изучил труды Карла Маркса – и, конечно же, великого Уильяма Коллинза [113], – меня озарило, что естественный ход исторического развития был насильственно подвергнут ужасающему извращению. Но вряд ли ты меня поймешь. – Он снисходительно улыбнулся.

– Не бойся, – мотнул головой Мэллори, – все я прекрасно понимаю. Ты имеешь в виду катастрофу.

– Да. Можно называть это и так.

– История вершится через катастрофы. Таков порядок вещей, единственный, какой был, есть и будет. Истории не существует – есть только случайности!

– Ты лжешь! – Все самообладание маркиза рассыпалось в прах.

– Твоя голова забита фантомами, мальчик! – вспылил в свою очередь Мэллори. – “История”! Тебе положено иметь титул и поместье, а мне положено гнить в Льюисе от паров ртути, вот и все твои теории! А радикалам, им плевать с высокой колокольни и на тебя, и на Маркса с Коллинзом, и на этих твоих поэтических фигляров! Они передушат всю вашу компанию в этих доках, как крыс в яме с опилками.

– А ты не очень похож на малограмотного забулдыгу, – процедил маркиз. – Кто ты такой? Чтоты такое?

Мэллори напрягся.

– Ты шпион. – Глаза маркиза расширились, рука метнулась к оружию.

Мэллори с размаху ударил его в лицо, а затем, когда маркиз покачнулся, добавил ему два раза по голове тяжелым стволом “баллестер-молины”. Маркиз упал, обливаясь кровью.

Мэллори выхватил у него из-за пояса револьвер и оглянулся.

В пяти ярдах от него стоял негр.

– Я все видел, – спокойно сказал Юпитер.

Мэллори молча прицелился в него из двух револьверов.

– Вы ударили моего хозяина. Вы его убили?

– Думаю, нет.

Негр кивнул и развел раскрытые ладони; это было похоже на благословение.

– Вы правы, сэр, а он ошибается. В истории нет ничего закономерного. Никакого прогресса, никакой справедливости, один бессмысленный ужас.

– Так или не так, – медленно проговорил Мэллори, – но если ты крикнешь, мне придется тебя застрелить.

– Если бы вы его убили, я бы обязательно крикнул. Мэллори оглянулся на маркиза:

– Он дышит.

Последовало долгое молчание. Негр замер в нерешительности, прямой и напряженный, как струна. Так платоновский конус, уравновешенный на своем острие, ожидает выходящего за рамки причинности толчка.

– Я возвращаюсь в Нью-Йорк. – Юпитер повернулся на одном до блеска начищенном каблуке, неторопливо зашагал прочь и вскоре исчез за нагромождениями тюков и ящиков.

Мэллори был уверен, что шума не будет, но все же переждал несколько минут, чтобы утвердиться в этой уверенности. Маркиз шевельнулся и застонал. Мэллори сорвал с головы потомка крестоносцев окровавленную шаль, скомкал ее и затолкал в нежный девичий рот.

Спрятать безвольное тело за массивную терракотовую вазу было делом одной минуты.

Теперь, когда потрясение осталось позади, Мэллори ощутил оглушительную жажду; его пересохший, словно песком обсыпанный язык с трудом ворочался во рту. Но пить было нечего, за исключением шарлатанского снадобья Флоренс Бартлетт – или как там ее теперь?

Доктора Бартон. Мэллори вернулся к маркизу, нащупал в его кармане фляжку и осторожно прополоскал горло. Да нет, ничего особо страшного. Вкус не из самых приятных и горло немеет, зато щекочет язык, словно сухое шампанское, и, похоже, восстанавливает силы. Он выпил чуть не половину фляжки.

Вернувшись на лекцию, Мэллори сел рядом с Фрейзером.

Полицейский вопросительно приподнял бровь. Мэллори похлопал по рукоятке второго револьвера. Фрейзер едва заметно кивнул.