Машина Судного дня. Откровения разработчика плана ядерной войны

Утром после выступления президента 22 октября{108} Роберт Кеннеди передал по двум каналам Георгию Большакову, советскому разведчику, работавшему под видом журналиста, информацию о том, что его брат готов вывести ракеты НАТО из Турции в обмен на вывод ракет из Кубы. Не ясно, когда именно это сообщение дошло до Хрущева, если оно вообще дошло до него. Однако, как признался в 1990 г. советский посол Анатолий Добрынин{109}, Роберт Кеннеди передал и ему это сообщение при личной встрече в четверг вечером. (Тем самым утром Уолтер Липпманн опубликовал свой комментарий, где говорилось о возможности такой сделки. Хотя на протяжении четверти века Липпманна представляли как человека, сующего нос в чужие дела, у Советов были все основания считать, что он написал комментарий с ведома Кеннеди, и, похоже, так и было.)

На основании этого Хрущев зачитал послание в адрес Кеннеди на заседании Президиума Верховного Совета, где предлагалось урегулировать кризис путем отказа Соединенных Штатов от вторжения и вывода «так называемых наступательных видов вооружения» как из Кубы, так и из Турции. Это послание, однако, не было отправлено в пятницу. Тем временем из разных источников начали поступать тревожные сигналы, в частности от Кастро, о том, что вторжение неминуемо и произойдет, скорее всего, в течение следующих 24 часов, или на следующий день. В этой ситуации Хрущев зачитал – опять на заседании Президиума Верховного Совета – более длинное послание, в котором говорилось, что достаточно будет лишь отказа от вторжения. Турция в нем уже не упоминалась. В результате задержек, связанных с шифрованием, передачей и расшифровкой, сообщение попало в Белый дом и Пентагон только в пятницу вечером, хотя было отправлено еще утром.

Его с облегчением прочли оба Кеннеди и большинство членов ExComm, все они спали в ту ночь спокойно. (Этого нельзя было сказать о членах Объединенного комитета начальников штабов, которые горели желанием начать вторжение. Отказ от вторжения был ненавистен им в любом случае, и хуже всего в качестве решения кризиса. Подозреваю, что в их глазах кризис был лучшим оправданием вторжения, какое только можно представить себе.) Вместе с тем в субботу утром Хрущев начал сомневаться в неминуемости вторжения в ближайшее время и решил попробовать поторговаться. В результате с согласия Президиума Верховного Совета он добавил в предыдущее послание пункт о выводе ракет из Турции и отправил то, что получилось.

В субботу утром второе сообщение повергло членов ExComm в смятение и ужас. Что случилось, неужели сторонники более жесткой линии взяли верх над Хрущевым? После долгих споров было решено, что Кеннеди следует проигнорировать второе послание и просто ответить на предыдущее, согласившись на урегулирование кризиса на основе отказа от вторжения на Кубу. Ни у кого в тот момент не было особой надежды на то, что этого будет достаточно для вывода ракет – ни у Объединенного комитета начальников штабов, ни у Макнамары, ни у Кеннеди. Хрущев считал маловероятным, что его последнее предложение пройдет, хотя оно и не сильно отличалось от уже принятого предложения, полученного прошлым вечером.

Когда днем в субботу пришло подтверждение того, что американский самолет U-2 действительно был сбит утром над Кубой советской зенитной ракетой, ExComm счел это намеренным нагнетанием напряженности, дополнительным сигналом ужесточения позиции Советов и свидетельством их готовности идти на риск и отказ от условий, которые всего несколько часов назад казались приемлемыми.

Как бы то ни было, ранним воскресным утром 28 октября 1962 г. московское радио сообщило о полном принятии Хрущевым предложения Кеннеди – выводе ракет в обмен на обещание отказаться от вторжения. От такого неожиданно быстрого согласия на предложенные условия кружилась голова. В первый момент показалось, что Хрущев просто отказался{110} от идеи добиться более выгодных для себя условий, «потерял кураж», как выразился Дин Ачесон позднее. Все говорило о том, что победу Кеннеди принесла твердость позиции, сохраняемая на протяжении недели. Она проявлялась не только в его заявлениях на публике и в узком кругу, но и в блокаде и экстренной подготовке к вторжению. Из этого следовало: «Займи твердую позицию, будь готов подкрепить ее делом, и Советы отступят».

Эти события предстали в ином свете семь лет спустя{111} в опубликованных после смерти Роберта Кеннеди воспоминаниях о кризисе «Тринадцать дней» (Thirteen Days). Там говорилось, что в субботу вечером он встретился с послом Добрыниным и передал ему нечто смахивающее на ультиматум: ракеты должны быть выведены в течение 48 часов, иначе Соединенные Штаты удалят их с помощью силы. Это требование сопровождалось не подлежащей огласке сделкой: если ракеты будут выведены из Кубы, то в течение четырех-пяти месяцев США выведут ракеты из Турции при условии, что Советы не станут раскрывать эту однозначную, но секретную договоренность.