Машина Судного дня. Откровения разработчика плана ядерной войны

Во время войны в журналах вроде Saturday Evening Post и некоторых научно-фантастических изданиях появился ряд статей, посвященных возможности создания атомных бомб, в частности бомбы из U-235. Хотя каждая из таких статей приводила к поискам нарушений режима секретности вокруг Манхэттенского проекта, ни одна из них не была связана с утечкой информации. Все они опирались на более ранние публикации по этой теме, вышедшие в 1939 и 1940 гг., когда завеса секретности еще не была установлена. Г-н Паттерсон прочитал некоторые из этих статей военного времени и привел их нам в качестве примера одного из наиболее вероятных скачков в науке и технологии, опередивших развитие наших социальных институтов.

Допустим теперь, что одно или несколько государств решили исследовать возможность изготовления урановой бомбы и добились успеха. К каким последствиям для человечества это приведет? Как такое оружие будут использовать люди и государства в их нынешнем состоянии? Будет ли это безразлично, плохо или хорошо для нашей планеты? Как будет использоваться новая сила – в интересах мира или разрушения? Вот на такую тему нам было предложено написать короткое эссе за неделю.

Я помню заключение, к которому пришел в своей работе после раздумий в течение нескольких дней. Если мне не изменяет память, то все в нашем классе сделали по большому счету одинаковый вывод. Он довольно очевиден: появление подобной бомбы плохо для человечества. Люди не могут совладать с такой разрушительной силой. Ее нельзя надежно контролировать. Силой будут «злоупотреблять», т. е. пользоваться ею рискованно с ужасными последствиями.

Такая бомба просто чересчур мощная. Нынешние бомбы, каждая из которых может снести квартал, и без того ужасны. Их называют «сверхмощными» – 10–20 т взрывчатки. Человечеству ни к чему перспектива появления бомбы в тысячи раз мощнее, которая способна уничтожить целый город. Цивилизация, а может, даже и наш биологический вид окажется на грани исчезновения.

На этот вывод практически не влияло, у кого бомба, сколько их у него и кто первым получил ее. Это событие было плохим по своей сути, даже если первым обладателем становилось демократическое государство. После обсуждения наших работ в классе это событие вылетело у меня из головы, и я вспомнил о нем лишь через много месяцев. Я хорошо помню момент, когда это произошло.

Это был жаркий августовский день в Детройте. Я стоял на перекрестке в центре города и смотрел на первую страницу газеты Detroit News в киоске. У меня за спиной громыхал трамвай, когда я читал заголовок: американская бомба уничтожила японский город. В голове пронеслась мысль: «Я знаю, что это за бомба». Это была та самая урановая бомба, которую мы обсуждали в школе прошлой осенью.

Я подумал: «Мы сделали ее первыми. И мы сбросили ее. На город».

Меня охватил ужас, ощущение того, что произошло что-то очень опасное для человечества. Это было новое для меня, как для 14-летнего американца, чувство, что моя страна, возможно, сделала ужасную ошибку. Я очень обрадовался, когда вскоре война закончилась, но не перестал считать правильной ту первую свою реакцию 6 августа.

Я чувствовал себя очень неловко в последующие дни, когда слышал триумфальные нотки в голосе Гарри Трумэна – ровном, со среднезападным акцентом, как всегда, но необычно торжествующем, – рассказывающего о нашем успехе в гонке по созданию бомбы и о ее ошеломляющем действии на Японию. Это свидетельствовало, с моей точки зрения, о том, что наши лидеры не видят полной картины, не осознают значимости созданного ими прецедента и его пагубных последствий для будущего.

Скажете, что это совершенно невероятные мысли для 14-летнего американского мальчишки через неделю после окончания войны? Возможно, если бы не то задание г-на Паттерсона по социологии прошлой осенью. Думаю, все ученики нашего класса сразу поняли, о чем идет речь, когда увидели августовские заголовки газет.

От других соотечественников нас отличала еще одна особенность. Пожалуй, ни у кого за пределами нашего класса и Манхэттенского проекта не было возможности думать о бомбе – как думали мы за девять месяцев до ее использования – без сильной позитивной ассоциации, сопровождавшей первые сообщения в августе 1945 г. Нам говорили, что это «наше» оружие, инструмент американской демократии, созданный прежде нацистов, оружие победы, совершенно необходимое нам – так это преподносилось и почти безоговорочно принималось – для завершения войны без чреватого потерями вторжения в Японию.