Оставаться дольше — значило рисковать снова попасть в полосу паники. Лучше было переждать тревогу где-нибудь в пути, чем в каменном мешке, где стиснуты были миллионы людей. Тем более что волнения уже начинались, и в вечер отъезда с северного вокзала происходили знакомые им по недавним дням сцены безоглядного бегства. Точно какой-то смутный инстинкт заставлял эти миллионы людей раствориться в пространстве, разрядить накопление сгущенной энергии. Дерюгину со своей спутницей с большим трудом удалось отвоевать себе место в вагоне поезда, отходящего на Кельн. Горяинов остался в Париже.
— Благословенное отечество для меня сейчас обиталище не из удобных, — сказал он, прощаясь с Дерюгиным, — я здесь, я — один из многих… К тому же если «зверю из бездны» вздумается заглянуть в эти места, любопытно будет на него взглянуть, пока это еще возможно.
Поезд отошел поздно вечером. В это время было известно, что атомный шар около полудня пролетел между Дижоном и Везулем, направляясь довольно медленно на север.
Поползли мимо окон вокзальные огни, станционные постройки, трубы далеких заводов, а за торопливыми гудками паровозов в глубоких вздохах над темнеющими силуэтами каменных громад постепенно угасал гул уходящего в сумерки города.
В вагоне, разумеется, никто не спал. Сознание, что где-то неподалеку в нескольких десятках километров за темными виноградниками и полосою леса на горизонте совершается то неведомое и страшное, что уже около месяца потрясает земной шар, — не давало покоя. Кругом говорили только об одном, вспоминали всю историю возникновения злополучного шара, передавали бесконечные рассказы по газетам, по словам очевидцев, наконец, просто по изображению собственной фантазии.
Какая-то дамочка, поминутно нюхавшая из флакона, распространявшего острый, пронзительный запах, рассказывала, изображая на лице живой ужас и смятение, что ее кузен видел «зверя из бездны» около Белграда, и что, по его словам, это целое море огня, заливающее землю настоящими волнами, перекатывающимися через многоэтажные дома.
Толстый коммерсант из Гавра уверял, что Рим сожжен вовсе не атомным вихрем, а коммунистами, но об этом боятся говорить. Недаром же разрушен Ватикан, и святой отец сам еле успел оттуда выбраться, несмотря на обет не покидать до конца дней свою роскошную темницу.
Дамочка усомнилась в этом предположении, очевидно, отстаивая авторитет своего кузена, описывавшего в таких ярких красках движение атомного шара.
— Но вот что я слышала наверное, — продолжала она, положив нога на ногу и блеснув облегающим их розовым шелком, — это, что статуя мадонны из Санта-Кроче спасена из пожара чудесным, непостижимым образом. Еще накануне в церкви, где она стояла, совершались месса и молебствие, на котором была масса народа. Когда начался пожар, церковь была заперта. Ее так и не успели открыть, и она сгорела дотла. А наутро статуя совершенно целая и сохранная оказалась в часовне какого-то монастыря на Монте-Пинчио.
— А вы слышали, что третьего дня из глаз богоматери в Лурде катились кровавые слезы? — спросила дама в пенсне и со значком Армии Спасения.
Посыпались рассказы о таинственных явлениях, зловещими предзнаменованиями угрожавших миру новыми бедами. В углу у окна сидел мрачный человек с изможденным лицом и запавшими глазами, в которых метался дикий огонек: он бормотал что-то невнятное, в чем Дерюгину почудились звуки родной речи. Он прислушался. Незнакомец нараспев, голосом, каким читают в церквах Евангелие, говорил, ни к кому не обращаясь:
— И изыде другий конь — рыж: и сидящему на нем дано бысть взяти мир от земли, и да убиют друг друга…
Дерюгин вспомнил строки из давно забытого Апокалипсиса и подивился картинному изображению, точно нарочно подобранному к современным событиям.
Пассажиры не обращали внимания на странные звуки чуждого языка и продолжали сыпать фантастическими рассказами.
Из соседнего отделения доносились отрывки разговора другого характера. Делились впечатлениями два инженера, ехавшие в Рурскую область.
— Да, бедняга погиб совершенно зря, по собственному недомыслию, — рассказывал один, — нашел время говорить по телефону, когда этот пузырь катился метрах в трехстах расстояния. Ну, ясное дело, — шарахнула молния, и его пристукнуло на месте…
— В Тарасконе, говорят, перегорели почти все провода в уцелевшей части города, — добавил собеседник.
— Знаете ли, в конце концов, как ни фантастична эта русская идея о бетонных пушках, но я начинаю думать, что лучше попробовать хоть это, чем сидеть, сложа руки… Иначе дело кончится черт знает чем.