– Если талант не эксплуатировать, он зачахнет. Мне страшно повезло, в первую очередь – с родителями. В генном смысле.
И в том, что с детских лет мама настаивала на том, чтобы я учился музыке, хотя у меня это не вызывало энтузиазма.
– Странно, будучи медиком, она, значит, не видела сына в белом халате.
– Еврейский мальчик должен обязательно играть на скрипочке. А отец просто рисовал. Он работал дома.
– Да, но ты же изначально пошел по папиным стопам, в архитекторы?
– В 70-м году предположить, что когда-нибудь музыка, которой я хотел заниматься, станет в нашей стране профессиональной, было по меньшей мере смешно. Поэтому я пошел туда, где мне было ближе из дозволенного тогда.
– А вот эта музыка, которой не дозволено было в советское время заниматься, рок-музыка?
– До этого джаз даже.
Когда эта музыка начиналась, было иначе; нам страшно повезло, потому что мы почти застали эту эпоху, – все-таки был конец 60-х гг. Самый расцвет. Она стала такой всенародной любимой в мире именно потому, что была дилетантской. Народной. Массы людей начинали с нуля, как Rolling Stones, как Beatles. В общем, не умея особенно ничего делать. Просто от бешеной любви к этому жанру.
И у миллионов людей возникало ощущение, что они так тоже могут. Потому что это же не консерватория. От этого эту музыку полюбило человечество. Все очень изменилось. Сейчас все очень профессионально. И не мне тебе об этом рассказывать. И на студиях, и на концертах… Это судьба любого жанра. Он рождается где-то.
– Нет, а как же, некоторые люди вот рэп сейчас читают. Они тоже могут не уметь петь, не знать нот.
– Зато они обладают таким чувством ритма, полиритмии, такие сложнейшие закладывают ритмические конструкции, что это только со стороны кажется – сейчас выйду и прочту.
– Социальный рок и вообще рок-музыка в конце 80-х гг. у нас играли гораздо большую роль, нежели в глобальном масштабе. Или я ошибаюсь?
– Вообще это во многом наша выдумка, что рок обязательно должен быть социальный. Что, Led Zeppelin были социальные?
– У них была «Immigrant Song»…
– Я умоляю, они, может быть, были революционерами в том, что потрясали основы музыкальной своей составляющей. Были совсем не как все. Как марсиане какие-то. А что касается текстов, нет. Любовная лирика, слегка сюрная. Элвис Пресли, может быть, был какой-то социальный с его рок-н-роллом? Конечно, нет. Это все наша история. Наши ребята всегда очень плохо пели и играли. В силу вполне объективных причин. Но зато мы во всем видим борцов, понимаешь.
– Дело в том, что в твоих текстах 70-х гг. (я и про «Марионетки» говорю, и про прочие) очень многие видели то, чего там, возможно, и не было.
– Нет, возможно, там это и было. Потому что вообще я писал и пишу о том, что мне нравится и о том, что мне не нравится.
Гораздо интереснее писать о том, что тебе не нравится. Может быть, это легче, кстати. И само получается. Это не значит, что я сейчас напишу про наше плохое правительство. Да упаси господь. Просто рядом с тобой происходит какая-то история, которая тебя, как нормального человека, бесит. И это реакция на нее. Вот и все.
– Понятно, что в 70-е гг. в том, что делала «Машина времени», не было никакой конъюнктуры. А сейчас?
– И сейчас нет.
– А ты вообще в блогосферу заходишь, читаешь, что пишут?
– Практически нет. Я иногда отвечаю на вопросы фанов на моем сайте. Но это, как ты понимаешь, довольно ориентированная история. Хотя там идиотов тоже хватает…
Если помнишь, Анна Ахматова сказала, что у любого писателя читатели бывают разные – умные, глупые. Но письма автору пишут только самые глупые читатели.
Маргулис Евгений. Еще одно интервью 2013 года
Это наша вторая беседа с Евгением МАРГУЛИСОМ в студии канала «Москва 24». В то время во время эфиров я пристраивал зрителям приютских котов и звездные гости, как правило, придумывали питомцам клички. Евгений предложил назвать животное Макаркой. Я почему-то вспомнил, что у Макаревича был кот по кличке Кутиков. Впрочем, «песня совсем не о том» (©).
– Медицинский вуз ты бросил. А если бы доучился, какая бы у тебя была специализация?
– Думаю, что я пошел бы по стопам всех своих однокурсников и людей, с которыми когда-то учился. Бросил бы в конце концов медицину и стал музыкантом.
Может быть, стал бы патологоанатомом. Потому что клиенты поспокойнее. С живыми-то работать – сам знаешь как.