Машина Времени. Полвека в движении

«К 79-му году напряжение в команде наросло совсем жуткое, – объясняет Макаревич. – Во многом, наверное, из-за того, что мы ничего нового сочинить не могли. То ли все музыкальные возможности друг друга исчерпали, то ли еще что-то. Требовалась какая-то подпитка извне, которой не было. Мы ругались-мирились, ругались-мирились, а потом случился серьезный скандал. Художники с Малой Грузинской, пребывавшие в тот период со своим творчеством примерно в том же полулегальном состоянии, что и «Машина», попросили нас сыграть у них в подвале. Я счел такое приглашение высшей честью. Кавагоэ же заподозрил, что я, втихаря от него и Маргулиса, рассчитываю вступить в союз этих художников, а своих друзей (то есть группу) использую задарма, чтобы добиться поставленной цели. Это меня обидело страшно. Играть бесплатно Кава не хотел, да еще говорил: «Подумаешь, художники. Пусть приходят к нам на сейшен, покупают проходки и слушают». Перед концертом Кава основательно напился. Сыграли мы отвратительно. После чего я сказал: все, до свидания, с Кавой больше не играю».

Расспросить Сергея Кавагоэ об этом конфликте я не успел, но когда-то он поведал о нем своему заокеанскому знакомому Борису Бостону, и тот пересказал воспоминания Кавы о знаменательном сейшене у художников так: «Все началось с того, что на традиционной предконцертной разминке норма «для вдохновения» была превышена вдвое, а Мелик-Пашаева вообще упоили вусмерть. Первое отделение Ованес еще кое-как крепился и, выпучив глаза, бессистемно двигал ручками, то напрочь заглушая вокал гитарой, то наоборот. Кавагоэ с Маргулисом с пьяными улыбками строили Макаревичу рожи, пытаясь его рассмешить, прекрасно понимая, что одновременно петь и смеяться не под силу даже Цезарю. Но Андрею (который в другой ситуации бывало включался в эти игры) в тот вечер было не до смеха.

Во втором отделении ситуация стала критической. Нужно сказать, что у Кавагоэ с Маргулисом был такой ритуал: в середине концерта, когда Макаревич один исполнял пару своих песен под акустическую гитару, заскочить за кулисы и по-гусарски, винтом схватить по дополнительному стакану разогревающей жидкости. На концерте для братьев-авангардистов они схватили по паре. После этого попадать по струнам и барабанам стало довольно трудно, а вскоре и не зачем, поскольку Мелик-Пашаев совсем скис, устало уронил лицо на пульт и головой задвинул все ручки в один угол.

На Андрее не было лица. Последней каплей, вызвавшей взрыв, стало традиционное представление участников. Обычно Макаревич объявлял: «За барабанами Сергей Кавагоэ, на бас-гитаре для вас играл Евгений Маргулис», а затем Кавагоэ представлял Андрея. В этот вечер, в довершение ко всем безобразиям, Кава с пьяной улыбкой произнес: «А на гитаре сегодня упражнялся Андрей Макаревич». После концерта, как обычно, повезли аппаратуру на Речной вокзал домой к Мелик-Пашаеву. Андрей всю дорогу молчал, как будто набрал в рот воды. А на кухне у Ованеса объявил, что из группы уходит и всех приглашает с собой. Кроме Кавагоэ…»

«Я был у Мелик-Пашаева в тот вечер, когда Макар сказал: «Ребята, я ухожу из группы. Все, кто хочет присоединиться ко мне – милости прошу. Это не касается только Сергея Кавагоэ», – говорит Фагот. – А получилось, что с Кавой ушел и Маргулис. Почему? Это загадка. Но, в общем-то, Гуля есть Гуля… С Макаревичем остались Ваник, я, ну и Наиль Короткин с Заборовским. В тот момент я, наверное, был самым близким другом Макара».

«Разругавшись с Кавагоэ, я был уверен, что Маргулис останется со мной, и мы найдем нового барабанщика, – рассказывает Макаревич. – Но Женя свалил. Я оказался фактически один. Правда, вскоре повстречал на улице Кутикова, которого не видел довольно давно. Как-то мало времени для общения у нас находилось, пока он играл в «Високосном лете». А тут встретились на Тверской. «Привет! – Привет! Чего такой грустный? – спросил меня Саша. – Да вот такая хуйня произошла, – отвечаю, – группа разбежалась. И тут он говорит: «Да все нормально. Давай возьмем Валерку Ефремова и еще одного парня, Петю Подгородецкого, он на пианино играет, и восстановим «Машину». Я поинтересовался, что значит – возьмем, если они все при деле – в группе играют? Кутиков объяснил: «У нас в «Високосном лете» тоже развал. Народ уходить собирается, возможно, команда перестанет существовать». А мы с «Високосным летом», как Майк с БГ, по одним и тем же сейшенам катались, друг друга хорошо знали. В общем, предложение Саши я принял. И как только начали репетировать в новом составе, из меня поперли песни, что вполне объяснимо. До этого я взаимодействовал с людьми, которых знал много лет, и наперед представлял каждую следующую ноту, которую они сыграют. А тут все исполнялось чуть-чуть по-другому, и это страшно подстегивало, в частности, к написанию песен. Это как новую гитару купишь, она звучит чуть иначе предыдущей, и ты вдруг лучше играть начинаешь.