Вот характерные выдержки из лабораторской «телеги»: «Много лет люди, работавшие в концертных организациях, были монопольными владельцами и хозяевами сферы популярной музыки. Существующие в этой сфере принципы взаимоотношений между администрацией концертных организаций, средствами массовой информации (радио, ТВ, пресса) гарантировали богатым людям бесконтрольное господство и процветание. Создание лаборатории сильно подорвало это господство, ибо на сцены учреждений культуры г. Москвы вышли люди, чья творческая одаренность была вне конъюнктурно-коммерческих ограничений. Рок-лаборатория вывела на официальную сцену отечественную рок-музыку – новый самобытный жанр, с которым теперь стало необходимо считаться профессионалам. Молодая музыка стала конкурентоспособной.
Кроме того, статус, полученный лабораторией в декабре 1986 года, поставил её в приблизительно равные условия по организации концертной деятельности. Для людей, являющихся «хозяевами» профессиональной рок-сцены, лаборатория стала представлять реальную угрозу их благополучию, ибо, помимо всего прочего, давала возможность музыкантам самим быть хозяевами своей творческой судьбы, заинтересованно и благожелательно решала их проблемы…
…В результате чего происходит реальное «удушение» лаборатории бесконечной волокитой по открытию счета, нерешению вопросов по размещению коллективов на базах, приобретению аппаратуры и т. д.».
Перемены в стране происходили тогда столь молниеносно, что конфликтная тема «отцов и детей» русского рока быстро потеряла актуальность. И рок-лаборатория через несколько лет уже стала никому не нужна. И «Машина» еще раньше покинула рассыпавшийся Росконцерт.
«Где-то к 1989-му, с развитием перестройки, Росконцерт сдулся, – объясняет Макар. – Появились кооперативы. Артисты получили возможность работать не через госконтору, а сами по себе. Мы так и поступили, забрав с собой из Росконцерта Валерия Ильича Голду. Он остался нашим директором, поскольку много нам помогал и по-человечески импонировал».
«Росконцертовское десятилетие, наверное, самое насыщенное и сложное время в истории «МВ», – считает Кутиков. Работать профессионально и находиться в андеграунде – две большие разницы. Постоянные худсоветы, достачи по репертуару, ограничения по гастролям, отсутствие денег. Все это продолжалось у нас практически до 1990 года. В момент ухода из Росконцерта я с женой и только что родившимся у нас ребенком жил в обычной однокомнатной квартире. Первую свою машину, подержанную «восьмерку», купил только в 89-м».
В том же 1989 году «Машина» отметила свое 20-летие сейшеном в лужниковском Дворце спорта, оказавшимся последним значительным событием в группе для прошедшего с «МВ» большую часть ее росконцертовского пути клавишника Александра Зайцева. Перед следующим днем рождения коллектива, к которому приурочили несколько концертов «Машины времени» в другом столичном Дворце спорта в Сетуни, Зайца уволили за продолжительную бытовую неадекватность и пофигизм. Для «машиновского» блондина это стало закатом карьеры и фактически нормальной жизни, для «Машины времени» – началом очередного этапа ее истории.
«На стыке 80-х и 90-х мы работали очень интенсивно, не вылезали из гастролей, давали по 15–20 концертов в месяц и играли здорово, – рассказывает Макаревич. – Я сейчас порой слушаю наши записи тех лет и замечаю, что у нас была хорошая сыгранность. Мы, что называется «попадали вместе», а это для группы крайне важно. И никакого кризиса «Машины» я не ощущал. Просто настал день, когда у нас наглухо исчез Заяц. С ним и прежде такое случалось, за что он строго наказывался. Но без толку. Как-то Саша пропал на неделю, затем еще на неделю, в следующий раз – практически на месяц. А тут, в преддверии важного для нас выступления в Москве, он исчез совсем недолго. Я понимал, что к нужной дате Зайцев может и не появиться. Где его искать неизвестно и концерты, которых мы столько ждали, сорвутся.