«Какое странное развитие человечества, какой удивительный прогресс в сравнении с нашей зачаточной цивилизацией, – думал я, – раскроется передо мной, когда я взгляну ближе на мир, неясно мелькающий и быстро изменяющийся перед моими глазами!» Я видел огромные великолепные архитектурные сооружения, поднимающиеся надо мной, более массивные, чем какие бы то ни было строения нашего века, и в то же время как будто сотканные из мерцающего тумана! На склоне холма я видел растительность, которая была богаче теперешней и которая не исчезала во время зимы. Даже сквозь туманную завесу, окутывающую мои мысли, мир казался мне необыкновенно прекрасным. Тут-то я и задумался: а как же остановиться?
Особенный риск при остановке заключался в том, что какой-нибудь предмет мог уже занять то пространство, которое раньше занимали я и моя Машина. Пока я мчался во времени с такой ужасной скоростью, это не могло иметь значения. Я находился, так сказать, в разжиженном состоянии и подобно пару скользил в промежутках между встречающимися телами! В случае же остановки мое существо – молекула за молекулой – должно было проникнуть во встречный предмет. Атомы моего тела должны были войти в такое тесное соприкосновение с этим препятствием, что могла произойти сильная химическая реакция и, вполне вероятно, страшный взрыв, который отправил бы меня вместе с моим аппаратом по ту сторону всех возможных измерений, то есть в область неведомого! Эта мысль не раз приходила мне на ум, когда я строил свою Машину, но я беспечно принимал ее как неизбежный риск – один из тех, от которых человек не в состоянии избавиться. Теперь же, когда это стало неминуемым, риск не представлялся мне в таком розовом свете, как раньше.
Дело в том, что абсолютная странность окружающего меня мира, неприятное покачивание и дрожание Машины, а главное, ощущение непрерывного падения, совершенно выбили меня из колеи. Я говорил себе, что никогда не смогу остановиться, и под влиянием внезапного внутреннего противоречия тотчас решил сделать это.
С глупой нерасчетливостью я приналег на рычаг – Машина мгновенно перевернулась, и я стремительно полетел в пространство.
В ушах у меня загромыхал гром. На мгновение я оглох. Смотрю – я уже сижу на мягком дерне перед своей перевернутой Машиной, а вокруг меня свистит град. Перед глазами – сплошная серая пелена. Но шум в ушах постепенно прошел, и я огляделся.
Я находился, как мне показалось, на маленькой лужайке в саду; повсюду – кусты рододендронов, и с них дождем сыплются под ударами града лиловые и пурпурные цветы. Отскакивающие от земли и танцующие в воздухе градины образовали маленькое облако, повисшее над моей Машиной и, словно дым, стлавшееся по земле. В одно мгновение я вымок до нитки.
– Нечего сказать, гостеприимство! Человек промчался к вам через бесчисленное множество лет, а вы так встречаете…
Однако я тут же подумал: глупо так мокнуть.
Я встал и осмотрелся. Какая-то колоссальная фигура, высеченная, по-видимому, из белого камня, неясно вырисовывалась в тумане позади рододендронов. Но все остальное нельзя было разглядеть.
Трудно передать мои ощущения. Когда град стал ослабевать, я наконец-то рассмотрел белую фигуру. Она была громадна: серебристый тополь едва достигал ее плеча. Беломраморная, она представляла собой нечто вроде крылатого Сфинкса, но крылья были не прижаты к телу, а распростерты, и вся фигура словно парила в воздухе. Пьедестал, как мне показалось, был сделан из бронзы, покрытой густым слоем медной зелени.
Лицо Сфинкса было обращено в мою сторону. Его незрячие глаза как будто следили за мной, а на губах скользила тень улыбки. Он был сильно попорчен непогодой, и это производило неприятное впечатление, точно Сфинкс был поражен какой-то болезнью.
Я стоял и смотрел на него, может, полминуты, а может, полчаса. Он то отдалялся, то приближался – в зависимости от того, усиливался или уменьшался град. Когда же я отвел от него глаза, то увидел, что завеса из града стала гораздо прозрачнее, а небо посветлело, обещая, что скоро выглянет солнце.
Я снова окинул взглядом белую фигуру, как будто присевшую для прыжка, и внезапно почувствовал всю отчаянную смелость моего путешествия. Что предстанет передо мной, когда рассеется туманная завеса? Какие перемены могли произойти с людьми? Что, если всем овладела жестокость? Что, если в этот промежуток времени человеческая раса потеряла свой прежний облик и превратилась в нечто нечеловеческое, отталкивающее и подавляюще сильное? Еще, пожалуй, примут меня за какое-нибудь первобытное дикое животное, более страшное и отвратительное своим сходством с людьми. Я могу показаться им поганой тварью, которую нужно немедля истребить…
Вскоре я различил еще какие-то грандиозные силуэты: огромные здания с затейливыми перилами и высокими колоннами, покрытые лесом склоны холма, неумолимо наползающие на меня сквозь редеющую туманную завесу.
Я почувствовал панический страх и как сумасшедший бросился к Машине времени, напрягая все усилия, чтобы привести ее в порядок.