Стать родителем. Я не мог сказать, что мне мешала чрезмерная занятость, стесненные обстоятельства или амбиции. Имелась другая проблема. Мне было нечего противопоставить ребенку. Его существование поглотит мое собственное. Он жил в жутких условиях, ему требуется много любви и заботы, он вызовет массу сложностей. Я сам еще не начал толком жить, я находился на обочине жизни, словно тот же ребенок. Мое существование было пустым. Заполнить его отцовством значило махнуть рукой на себя. Я знал женщин старше себя, которые заводили детей, когда решали, что ничего другого им не остается. Они никогда не сожалели об этом, но, как только дети подрастали, жизнь матерей не выходила за пределы жалкой работы на полставки, книжных вечеров или курсов итальянского по выходным. Тогда как женщины, которые уже имели высшее образование, или преподавательскую практику, или свой бизнес, на время отклонялись от курса ради детей, а потом возвращались и все наверстывали. Мужчинам же не нужно было даже отклоняться. Но мне было нечего наверстывать. Единственное, что мне требовалось, это твердость характера, чтобы отказаться от предложения Миранды. Согласиться я мог только по трусости, поставив крест на собственных, более важных целях, при условии, что я сумею их найти. Я должен был исходить из чувства ответственности, а не трусости. Но тем вечером я не мог высказать этого Миранде: глаза слипались, и я понимал, что вряд ли решусь сказать ей все в ближайшие пару недель. Я не мог доверять собственным суждениям. Я откинулся на спинку кресла и увидел перед собой дорогу из Солсбери и белый пунктир дорожной разметки, исчезающий под машиной. Я заснул с пустой чашкой, висевшей на пальце. Сползая в кресле, я слышал во сне сердитые голоса, которые эхом разносились в полупустом зале, как на парламентских дебатах, перекрывая и заглушая друг друга.
Я проснулся от звуков и запахов готовившегося обеда. И увидел Миранду, стоявшую спиной ко мне. Должно быть, она поняла, что я проснулся, поскольку обернулась и подошла с двумя фужерами шампанского. Мы поцеловались и чокнулись. Сон меня освежил, и я словно впервые увидел, какая Миранда красавица – прекрасные светло-русые волосы, изящный подбородок, смешливые серо-голубые глаза. Между нами по-прежнему висел нерешенный вопрос, но как же было хорошо, что я не признался в своих сомнениях и избежал ссоры. Хотя бы на время. Миранда втиснулась в кресло рядом со мной, и мы заговорили о Марке. Ради этого счастливого момента я на время забыл свои опасения. Оказалось, Миранда ходила с ним в дом на Элджин-Кресент. Мы будем жить там вместе, как семья. Чудесно. Учитывая, что процесс передачи Марка нам на воспитание и усыновление займет около девяти месяцев, хорошая местная начальная школа в Лэдбрук-Гроув гарантировала место для «нашего сына» – оборот меня покоробил, но я не подал виду. Миранда сообщила, что комиссия по усыновлению была недовольна ее жилищными условиями. Квартиры с одной спальней было недостаточно. Вот какой план она придумала: нам нужно снять входные двери в наши квартиры и сделать прихожую общим пространством. Мы обставим ее и постелем ковер. Владельцу говорить ничего не нужно. Когда придет время переезда на новое место, все вернем как было. Мы переделаем кухню Миранды в спальню для Марка. И не нужно будет морочиться с водопроводом. Мы закроем плиту, раковину и столешницы досками, которые можно накрыть разноцветными тканями. Кухонный стол можно сложить и держать в ее – «нашей» – спальне. Наши жизни объединятся. Конечно, мне все это нравилось, это будоражило. И я согласился.
Была почти полночь, когда мы сели за стол и стали есть то, что приготовила Миранда. Из-за двери доносился перестук клавиш под пальцами Адама. Он не зарабатывал нам деньги на валютных рынках. Он печатал признание Горринджа, включая его указание своего имени. Письменная запись вместе с видео и сопутствующим пересказом составят общий файл, который будет направлен старшему служащему полицейского участка в Солсбери. Копия файла будет также направлена главному прокурору.
– Я трусиха, – сказала Миранда. – Я ужасно боюсь процесса. Мне страшно.