Машка Самбо и Заноза

Вслед за женщиной вошел небольшого роста, очень подтянутый гражданин. Он тоже окинул взглядом кухню, при этом его худощавое лицо ничуть не изменилось.

— Интересно, что она изобретает? — сказал он и провел рукой по седеющим, зачесанным назад волосам.

Лицо и шея у женщины вдруг стали малиновыми. Она, как Самбо, уперлась кулаками в бока.

— Мишка, ты ослеп? Что они сделали с пылесосом? Из него же вода капает! А ну, проверь пылесос!

Петя, конечно, догадался, что мужчина — это отец Самбо, а женщина — ее мать.

Позднее он узнал, что их зовут Михаил Андреевич и Вера Григорьевна.

Михаил Андреевич взял шнур от пылесоса и воткнул вилку в штепсель. Пылесос безмолвствовал. Тогда Машин папа пощелкал выключателем на самом пылесосе. Тоже никакого эффекта.

— Да. Как видно, спалили, — сказал Михаил Андреевич.

— Ну вот вам, пожалуйста! — заговорила бабушка. — И еще полотер испортили. Нет, граждане, если вы так будете воспитывать детей...

Вера Григорьевна сердито обернулась к бабушке:

— Только, мама, пожалуйста, без поучений! Очень тебя прошу: пожалуйста, без поучений! И без тебя...

Она не договорила. В кухне вдруг появилась красная, запыхавшаяся Самбо, за ней возник один юный конструктор, другой, третий... пятый... восьмой... Сзади всех маячила длинная фигура Эдика Лазовского. Самбо диким взглядом оглядывала кухню, а юные конструкторы, увидев взрослых, вежливо и негромко заговорили:

— Здравствуйте!..

— Разрешите войти?

— Извините, пожалуйста!

— Где Петька? — спросила Самбо.

— Во-первых, какой Петька, а во-вторых, что все это значит? — в свою очередь спросила Вера Григорьевна.

— Петя Калач. Он... он мог задохнуться! — крикнула Самбо и, бросившись к мойке, распахнула дверь.

— Ай! — взвизгнула бабушка, которая первой увидела сидящего под мойкой детектива.

Сыщик на карачках выполз из шкафа.

— Жив! — почти хором сказали юные конструкторы.

Взрослые ничего не сказали. Женщины стояли в полном оцепенении, а Михаил Андреевич вынул портсигар и стал закуривать.

Сыщик поднялся на ноги, но выпрямиться не смог: слишком долго просидел он в низеньком шкафу. Теперь он стоял, согнувшись под прямым углом.

— Ну ладно, — сказал Михаил Андреевич. — Может, кто-нибудь объяснит, что все это значит?

Петя задрал голову, чтобы посмотреть на него.

— Ваша дочь Люся убежала из дому... — прокряхтел он. — Вместе с Митей Клюквиным... Это они пережгли пылесос.

Мама с бабушкой только переглянулись между собой, а папа подавился табачным дымом и долго кашлял. Юные конструкторы сосредоточенно молчали.

— Так. А подробней? — сказал Михаил Андреевич.

— Здравствуйте! — послышался гудящий бас, и все, оглянувшись, увидели Митрофана Фомича. — Вы простите, что я врываюсь, не постучавшись. Вижу — дверь открыта, а тут... такие события...

Машин папа поздоровался с учителем, сказал: «Да, действительно события» — и добавил, что сейчас «вот этот юноша все объяснит».

За это время Петя успел выпрямиться. Кроме того, он немного успокоился и мог говорить более или менее связно. Он рассказал о событиях сегодняшнего дня и о том, что ему говорила Заноза, перед тем как покинуть квартиру. Когда он сказал, что Люся упомянула о какой-то записке, бабушка бросилась вон из кухни, юные конструкторы поспешно расступились перед ней. Через полминуты бабушка вернулась, неся в руке тетрадочный листок.

— Машка, это? Ничего не разберу: опять очки куда-то дела.

Самбо взяла у бабушки листок, взглянула на него.

— Слушайте! — взволнованно сказала она и стала громко читать. — «Дорогие мама, папа, бабушка, Маша, Федор Никанорович и Римма Тимофеевна! Мы признаемся во всем. Это мы испортили пылесос и полотер, и это мы все время мыли пол, из-за которого невинно страдала Маша. Мы никому не хотели зла, мы хотели только изобрести поломоечную машину, чтобы облегчить труд человека, но мы знаем, что вы нас не простите. И поэтому мы решили уйти из дому и уехать подальше и добывать на хлеб своим трудом. Прощайте навсегда, навсегда! Ваши неблагодарные Людмила Пролеткина и Дмитрий Клюквин».

О том, что происходило в последующие минуты, трудно рассказать связно. Вера Григорьевна уставилась в одну точку, кусая губы, тиская пальцы. Бабушка побежала к Митиным родителям. Юные конструкторы говорили каждый свое. Самбо оглядывалась во все стороны и растерянно повторяла:

— Ну зачем же она скрывала!.. Ну, от мамы, от бабушки еще туда-сюда... а от меня? Ну, сказала бы откровенно, и я бы ей ничего не сделала... Я бы, наоборот, даже помогла... И тогда ничего бы не было... и ничего бы не случилось... Зачем она скрывала! — Все это Самбо говорила таким тоном, словно оправдывалась, и вид у нее был такой расстроенный, как будто она чувствовала себя во всем виноватой.

Вернулась бабушка, а с ней пришли супруги Клюквины — Федор Никанорович и Римма Тимофеевна. Худенькая, некрасивая Римма Тимофеевна плакала и сморкалась. Коренастый, с большой лысиной Федор Никанорович, как видно, чувствовал себя неловко. Он прижал небритый подбородок к груди, он то закладывал руки за спину, то прятал их в карманы брюк, то совал их в карманы пиджака.