Маска

Вендель прикусил губу. Он побывал в той комнате. И что-то увидел. Что-то, что не должен был видеть. Теперь он это понимал. Но что? И что произошло потом? Де Брюс застал его там? И поэтому нанял убийцу? Нет, это невозможно. Если де Брюс действительно что-то прятал в комнате за винным погребом и Вендель невольно открыл эту тайну, то граф ничего об этом не знал. Иначе Вендель никогда бы не покинул пределы Адлербурга. Его убили бы прямо там.

***

Эберхард фон Закинген обглодал куриную ножку и бросил кость в угол.

— Врачевательница, значит, — пробормотал он. — Интересно. Ты знаешь, где она научилась мастерству целительницы?

Его собеседник, крестьянин из Гульбена, деревушки неподалеку от заброшенного хутора, запустил грязную пятерню в волосы и почесал затылок. В ходе расследования фон Закинген пригласил его на кружку вина в трактир «Бражник».

— Ну, этого я не знаю, — жуя, пробормотал крестьянин.

— А кто знает? — Фон Закинген жестом подозвал служанку, и та поспешно поставила на стол еще один кувшин вина.

Завсегдатаи «Бражника» были не самой приятной публикой, но обслуживали тут быстро, еда была сытной, а вино — вкусным.

Крестьянин опять почесался. Фон Закинген едва сдержался, чтобы не ударить его по руке. Одежда крестьянина кишела вшами.

— Думаю, никто не знает, что она за птица, — протянул крестьянин. — Однажды появилась в наших краях, и все тут. Ида пришла с ней в деревню покупать колбасу. Гензель как раз свинью зарезал. Когда ж это было? На Иоанна Предтечи, выходит. «Это Мехтильда, наша новая служанка», — сказала Ида. Я тогда об этом не задумался как-то. Хотя удивился, конечно. Откуда у Германа деньги на служанку? А что Мехтильда во врачевании разбирается, мы узнали после нападения на караван.

— Тогда она спасла купцов, — кивнув, сказал фон Закинген.

— Точно.

— А больше ты о ней ничего не знаешь? — Фон Закинген вытащил из миски очередную ножку, осмотрел поджаристую золотистую корочку и с аппетитом принялся за еду.

Крестьянин отхлебнул вина.

— Ничего, господин. — Он жадно смотрел на миску.

Фон Закинген придвинул к нему еду.

— Налетай.

Мужика упрашивать не пришлось. Левой рукой он схватил бедрышко, правой — крыло и впился в нежное мясо гнилыми зубами. Фон Закингена затошнило от этого зрелища, но глоток вина помог побороть отвращение. Подождав, пока крестьянин доест, он продолжил расспросы:

— А что о ней говорят?

— Болтают, будто она чародейка. Ведьма. Видели ее волосы, господин? Рыжие. Прям огненные. А на солнце они светятся.

Мужик, сидевший за соседним столиком, пододвинулся к ним. Судя по виду, он был ремесленником, работал с кожей. Может, пояса делал. Или седла.

— Я сам видел, господин, — заговорщически прошептал он. — Когда она из дома кузнеца выходила, ее волосы светились подобно солнцу. — Он говорил так тихо, что фон Закинген почти ничего не понимал. — Она в сговоре с дьяволом, вот что я вам скажу. От него у нее эти ведовские силы.

Фон Закинген встал. Он услышал достаточно, у этих суеверных дурачков ему больше ничего не узнать, разве что сплетни о поразительных способностях Мехтильды. А это ему ничем не поможет.

Он бросил пару пфеннигов на стол.

— Выпейте за мое здоровье.

На улице прохладный ночной ветерок ударил ему в лицо. Фон Закинген посмотрел на север, где вдалеке возвышалась черная гора Эгис. Где-то там на соломенной лежанке спала Мехтильда. Фон Закинген сжал кулаки. Эту девчонку окружала какая-то тайна, в этом сплетники не ошибались. Но тайна ее заключалась не в том, что она ведьма или вступила в сговор с дьяволом. В такую чушь фон Закинген не верил. Он был уверен, что ее тайна куда приземленнее. И в чем бы она ни состояла, фон Закинген это выяснит.

***

Как быстро пролетело время! Еще вчера стояло лето, а уже сегодня над полями поплыл туман, кроны деревьев окрасились золотисто-желтым, а в воздухе запахло зимой. Дрожа от холода, Мелисанда умылась, чтобы поскорее проснуться, оделась и вышла за дверь. Пахло свежей листвой и дымом. Девушка собиралась пойти в сарай подоить коз, но тут ее взгляд упал на стену рядом с дверью. Она привыкла к виду этой стены: облупившаяся краска, слой пыли и грязи. Но Мелисанда не ожидала увидеть рисунок на стене — сейчас там красовалась уродливая жаба с огромными глазищами и омерзительными бородавками. И жаба была не коричневато-зеленой, какой сотворил ее Господь, а багровой, точно ее нарисовали кровью.