Маска Атрея

Ричард лежал на спине, широко — крестом — раскинув руки, одна ладонь раскрыта, другая сжата. Голая грудь, худое тело, длинные, тонкие руки и ноги. Он выглядел невозможно старым, а из-за голубоватой прозрачности кожи многочисленные запекшиеся раны на груди и животе казались еще страшнее. Глаза, к счастью, были закрыты.

Дебора взяла холодную вытянутую руку и поднесла к губам. Грудь сжало, словно из нее выкачали весь воздух. Она крепко зажмурилась — и разрыдалась.

Глава 6

Дебора не знала, сколько просидела, скорчившись, словно у алтаря. Вот так же она семь ночей стояла на коленях у кровати, соблюдая шива[3] по отцу, снова и снова повторяя слова «Каддиша», обещавшие жизнь и неразрывность, справедливость любящего Господа, в которого она больше не могла верить, в которого не верила с тех самых пор. Эти две смерти были совершенно разными, однако сейчас разделявшие их двадцать лет будто сжались до одного мгновения, и снова тринадцатилетняя девочка смотрела то на врачей, то на родственников, то на организовывавшего похороны раввина, с которым она никогда больше не разговаривала. Она не помнила «Каддиш» на арамейском, но английский перевод одной из поминальных молитв остался с ней так до конца и не исцелившейся раной. И теперь ей вспомнился отрывок:

«О Господь, преисполненный милосердия, обитающий высоко, даруй покой под сенью Твоей среди святых и чистых, лучащихся сиянием свода небесного, душе возлюбленного моего, отошедшего в вечность. Укрой же его, о Властелин многомилостивый, под сенью крыл Своих навеки и приобщи к сонму вечно живущих душу его, и дозволь, дабы воспоминания мои ныне и присно одушевляли меня на жизнь святую и праведную... Аминь».

Эти слова всегда мучили ее. Они горчили, но не как любимый кампари Ричарда; таким горьким ей представлялся яд — едким, как чересчур крепкий чай.

Преисполненный милосердия? Вернее уж сказать, жестокосердный, непостоянный, а то и просто равнодушный.

Да заметил ли Бог ее отцов то, что произошло нынче ночью? Да замечает ли Он вообще хоть когда-нибудь, хоть что-нибудь?

«Господи, Ричард, прости меня, пожалуйста. Я должна была быть здесь».

Дебора почти не шевелилась с того момента, как нашла тело. Дыхание замедлилось, даже грудь почти не поднималась, словно от желания разделить его неподвижность, его молчание. Все вокруг расплылось, на глаза навернулись слезы и наконец прорвались — полились, стуча по ковру, подобно тяжелым каплям летнего дождя.

Однако сквозь молчаливую муку лез какой-то пронзительный, настойчивый, казенный голос — так полицейский проталкивается через собравшуюся на месте автокатастрофы толпу, — голос власти и порядка, голос, подавляющий эмоции в пользу разума. Этот голос говорил, что Ричарда убили, что здесь не просто место горя, но место ужаса, даже опасности, и что ей надо действовать соответственно.

И все-таки Дебора не могла уйти, не могла оторвать залитые слезами глаза от ран Ричарда.

Хотя крови вытекло много, раны скорее напоминали плоские надрезы немногим более дюйма шириной, сейчас ржаво-красные по краям, в центре глубокие и пугающе черные. Грудь была залита струйками темной крови, но лужа, в которой он лежал, натекла из-под него. Могли ли раны («шесть или семь», сказал тот настойчивый, ориентированный на изучение подробностей голос, который обычно описывал глиняные черепки и могильные курганы) быть такими глубокими, что лезвие вышло из спины? Каким оружием их нанесли? Наверное, каким-то ножом, больше похожим на меч.

А еще возле каждой раны на коже было по паре отметин: два маленьких синяка примерно с дюйм по бокам от каждого плоского прокола.

Дебора поспешно отвернулась, к горлу подкатила тошнота, сухой спазм сжал желудок — и отпустил. Глаза, по-прежнему истекающие слезами, казались упрямо сухими, только изнутри что-то покалывало. Она крепко зажмурилась, внезапно охваченная мыслью, что нужно омыть раны, смыть кровь...

Тело нельзя трогать, произнес внутренний голос, полиции будет нужно сфотографировать все, как есть. Позже его кто-нибудь омоет.

— О, Ричард, еще столько надо было сделать, столько сказать...

Она произнесла это вслух, и тут, словно в ответ, зазвонил телефон.

Дебора поднесла телефон к уху. Движения по-прежнему оставались медлительными, дыхание — спокойным.

— Да?

— Они забрали тело?

Тот же голос. Дебора не ответила, не в силах оторвать взгляд от груди Ричарда, от того, что было Ричардом.

— Тело забрали?

— Нет, — ответила Дебора. Она сама не знала, почему отвечает.

— Жди на месте. Я еду.

Связь оборвалась.

Дебора уставилась на зажатый в руке телефон. Ее словно током ударило, немое оцепенение разом прошло. Она вскочила на ноги, отвернулась от тела и начала звонить в полицию.

Глава 7