Маска Черного Тюльпана

— Не могу поверить, что я это делаю.

Шарлотта, зеленая и молча сидевшая по другую сторону от Пенелопы, внезапно взвизгнула.

— Тихо! Я их вижу! Я их вижу!

Генриетта снова подпрыгнула, достаточно высоко, чтобы увидеть, что делается за живой изгородью, достававшей ей до плеча.

— Где?

— Там!

Шарлотта указала на укатанную грунтовую дорожку, вьющуюся вдоль Серпентайна. Там — ошибки быть не могло — виднелся бледно-голубой, высокой посадки фаэтон Майлза, влекомый парой гнедых. Сидевшую рядом с Майлзом женщину тоже невозможно было не узнать; одета она была в темно-серое, в пурпурную полоску, платье для прогулок в экипаже, которое, несмотря на глухой вырез, подчеркивало все, что нужно подчеркнуть, если желаете обольстить, а не изображать живую изгородь.

Майлз, с некоторым самодовольством отметила Генриетта, сидел с самым пустым светским выражением лица, что означало — он совершенно не слушает маркизу. Периодически он вспоминал о своем долге поддерживать беседу, выдавливал на мгновение улыбку, медленно кивал и что-то негромко бормотал, что среди мужчин сходило за разговор. Генриетта прекрасно знала это выражение лица. С ней Майлз его больше не использовал, потому что не любил, когда его тычут в ребра.

Однако маркизу это, похоже, ничуть не волновало. Согревшее Генриетту удовлетворение померкло. Хотя находились они в общественном месте, маркиза вела себя с Майлзом с бесстыдной свободой. Она развернулась к виконту, ее лицо под крохотной шляпкой было так близко, что только и целуй. Улыбаясь в рассеянное лицо Майлза, она вела рукой по груди молодого человека. Святые небеса, эта женщина хочет забраться Майлзу под фрак? Генриетта как завороженная не сводила с них взгляда, полного отвращения.

Майлз рассеянно дернулся.

В этот момент Генриетте следовало бы пригнуться. Но она слишком увлеклась разглядыванием торса Майлза, пытаясь сообразить, что же такое выделывает своей рукой маркиза и есть ли способ заставить убрать ее — тихонько бросить камень например, — не выдав себя и не напугав лошадей. Вместо того чтобы спрятаться, Генриетта смотрела прямо на Доррингтона, поглядывая то на жилет в желто-голубую полоску, то на лицо Майлза, стремясь увидеть, как он реагирует на столь смелое покушение на его персону.

Она в очередной раз подняла на него глаза — и встретилась с Майлзом взглядом.

Генриетта застыла, по телу ее пополз ужас; он начал распространяться от пальцев ног, миновал муравья, который взбирался вверх по ее ноге, и поднялся до широко раскрытых испуганных глаз, не отрывавшихся от очень знакомых карих глаз, которые все приближались со скоростью везущих их лошадей. О нет! Он не мог смотреть в ее сторону. Не мог.

Генриетта могла бы улыбнуться и помахать Майлзу рукой. Могла сделать вид, что гуляет. Могла спокойно пойти в другую сторону, словно бы не узнав его. Могла выйти из создавшегося положения массой абсолютно естественных способов, и ни у кого и мысли не возникло бы, будто она преследует мужчин.

Но, бросив на Майлза полный паники взгляд, Генриетта ничком бросилась за кустами на землю.

Глава пятнадцатая

Фаэтон: 1) сын Аполлона, в основном прославившийся тем, что погубил колесницу своего отца; 2) нелепая разновидность экипажа, предпочитаемая энтузиастами спорта; 3) оглушительный провал чьей-либо миссии.

См. также: Крушение и Ожог.

Из личной шифровальной книги Розовой Гвоздики

— Вполне. — Майлз обаятельно улыбнулся сидевшей рядом с ним женщине. — Полностью.

Сказать, что Майлз был слегка озабочен, значило сказать, будто принц-регент[30] испытывает некоторую склонность к трате денег. Невзирая на роскошные прелести сидевшей рядом с ним женщины, ум его был целиком поглощен другими вещами. Оперной певицей, если быть точным.

Верный своей решимости, Майлз в тот же день зашел в оперный театр в «Хеймаркете», собираясь переговорить с недавно прибывшей мадам Фьорилой. Небольшой предварительный сбор информации помог Майлзу узнать — первое ее выступление состоялось три дня назад, при полном аншлаге. Накануне она присутствовала на частном приеме — нет, поспешил добавить информатор Майлза, не такого рода приеме. Просто песенный вечер, устроенный пожилой аристократкой с музыкальными претензиями.