Маска Дантеса

— Отец? Он был почти праведник по сравнению с прочими. Хотел исправиться и исправить дела отцов. Исправить прошлое. Нам всем постоянно этого хочется. Но память ему мешала.

— Не будем терять времени на пустые разговоры, — оборвал хозяина Корвин.

— Не будем, — согласился хозяин. — Впрочем, я его теряю с утра до вечера. Трачу и трачу… а оно, время, не кончается.

— Твой отец! — вновь перебил Корвин. — Изобретал эликсир забвения. Хотел придать генетической памяти патриция избирательность, надеясь с помощью капель вытравить ненужные воспоминания… Так?

— Ну да… твой отец допрашивал моего. И я, и ты это помним, зачем же переживать неприятные минуты заново, уже в реальности?

— Препарат был создан, — продолжал Корвин. — Но избирательности в нем не было никакой. Он уничтожал память полностью. И генетическую, и самую обычную. Полная необратимая амнезия. Твой отец не рискнул испытать отраву на себе, эликсир выпил его старший сын… твой брат. Фавст.

— Что значит счастливец. Это имя придумал диктатор Сулла для своего сынишки. Тот Фавст был не большим удачником, как и мой несчастный братишка. Папаша угостил нового Фавста своим пойлом. Парень трое суток пролежал в бреду и очнулся плебеем. Именно поэтому я появился на свет. Но хочу напомнить, что это исключительная прерогатива главы семейства — наделить своего ребенка генетической памятью или лишить оной. Так что формально отец не совершал преступления.

— Лишить памяти можно только до рождения… — напомнил Корвин. — По закону — патриций должен принять решение до появления ребенка. После того как наследник получил генетическую память, ее уничтожение — преступление.

— Ах да, я и забыл… Корвины прекрасно знают законы! Зато каждый Корнелий Сулла их нарушает!

Марк сделал вид, что не заметил издевки в интонациях собеседника.

— Кто, кроме тебя, мог знать формулу эликсира?

— Так все-таки допрос?

— Именно.

— Почему бы тебе не предположить, что формулу изобрели заново? Или ты отказываешь плебеям в сообразительности? — похоже, Сулле доставляло особое удовольствие постоянно язвить.

— Я ни в чем никому не отказываю. Просто считаю, что куда проще украсть изобретение, нежели корпеть над ним полжизни.

— Фи, сколько пренебрежения к человеческой натуре! Ты тоже относишься к плебеям с презрением. И с пренебрежением. Признайся, Корвин, приятно смотреть на других свысока лишь потому, что ты родился аристократом.

— Нет.

— Что — нет? — Сулла склонил голову набок. — . Нет пренебрежения или презрения? Чего нет?

— Нет предубеждения. Плебеи могут быть сообразительны, умны и смелы. Точно так же, как могут быть подлы и трусливы. Как и патриции.

— А может быть, они лучше нас? Они свободны в своем выборе. Прошлое не отягчает их ум, любой жизненный путь для них открыт. Вот я, к примеру, мог бы стать лишь…

— Физиком или химиком, — подсказал Корвин, — Твои предки одинаково прославились на этом поприще.

— Но и то и другое занятие мне кажется одинаково скучным. Я был лишен удовольствия постигать и открывать. Стоило мне начать вникать в какой-то вопрос, как тут же следовала подсказка. Наука опротивела мне прежде, чем я добрался до неисследованной области.

— Тогда стань тем, кем хочешь стать. Тебе никто не запрещает начать с нуля. Или мешает честолюбие?

— О нет, ничуть… — покачал головой Сулла. — Я уже сделал выбор. Я решил быть ничем. По-моему, это оригинальное решение.

— О нет! Ничуть! — в свою очередь передразнил Корвин. — Бездельников в избытке я видел на Колеснице.

— Узнаю Корвина! — засмеялся Сулла, кажется, нисколько не обидевшись. — На любой вопрос у него найдется ответ. Но на его вопросы не может ответить никто, кроме него самого. — Сулла вздохнул. — Так говорил мой отец. А я лишь за ним повторяю. Тебе это нравится? Нравится повторять? Слышать вечные подсказки?

— Пока не надоело. Итак, вернемся к эликсиру забвения. Ты даешь слово, что никому не передавал формулу состава?

— Клянусь. Чем поклясться? Памятью я не дорожу. Ну что ж, клянусь своей шкурой, душой и звездой Фидес… Впрочем, зачем клятвы? Я видел глазами отца, что происходило с моим братишкой, после того как он проглотил эликсир. Клянусь, я не отличаюсь сентиментальностью, ребятня меня раздражает капризами, писком и визгом… но я никогда бы не дал эликсир ребенку.

«Он не лжет», — шепнул голос предков.

«Или лжет очень хорошо», — мысленно огрызнулся Марк.

Сулла при этом смотрел на него очень внимательно, по своему обыкновению склонив голову набок, и печально улыбался.

— Сейчас ты разговариваешь с ними… Я угадал? Это сводит с ума…

— Ничуть! — с вызовом отвечал Марк. — Но, если ты не открывал никому тайну эликсира, кто-то другой… Возможно, кто-то из помощников твоего отца.

— Мой отец вел работу в одиночку, и все записи были уничтожены по решению сенатской комиссии.

— В одиночку — в том смысле, что никто из патрициев не участвовал в его разработках. Никто, кроме тебя, не получил в наследство его формулу. Но у него были ассистенты. Из плебеев. Мне нужны их имена.

— Почему ты уцепился именно за эту версию? У тебя есть доказательства, что у сектантов оказался препарат моего отца?