Маска и душа

Встречаясь все больше и чаще с писателями, артистами, художниками, учеными — вообще с людьми передового мышления, я стал замечать, как мало я знаю, как мало чему учился. Мне захотелось знать хотя бы часть того, что знают эти замечательные люди. Инстинктивно я всю жизнь был поклонником именно таких людей, которые многому учились, много думают и отчего-то всегда живут в волнении. Поэтому, когда счастливый случай столкнул меня с ними, я все ближе к ним теснился. На дружеских пирушках, на разных собраниях я стал к ним прислушиваться и заметил, что все они относятся критически к правителям и к Царю, находя, что жизнь российскаго народа закована в цепи и не может двигаться свободно вперед. Hекоторые из этих умных людей, как я потом узнал, принадлежали даже к каким-то тайным кружкам — революционным… Их выкладки, их разговоры убеждали меня в том, что они правы. Я все сильнее и глубже стал им сочувствовать — в особенности, когда видел, что они действительно готовы положить душу свою за благо народа. Я искренно негодовал, когда власти хватали таких людей и сажали их в тюрьмы. Мне это казалось возмутительной несправедливостью. И я, как мог, старался содействовать и помогать этим экзальтированным борцам за мой народ.

Смущало меня немного только то, что и в среде этих любимых мною людей я замечал разногласия в любви и в ненависти. Одни говорили, что только борьбою можно завоевать свое право и превозносили огромную физическую силу русскаго народа, говоря, что ежели эту силу сковать в нечто единое, то можно будет этому народу целым свтом править:

«Как некий демон, отселе править миром я могу!..»

Другие-же, наоборот, говорили, что сила физическая безпомощна, что народ будет по настоящему силен только тогда, когда возвысится его дух, когда он поймет, что противление злу — от лукаваго, что надо подставить другую щеку, когда получил удар в одну… И у тех, и других проповедников были пламенные последователи, восторженные поклонники, которые до изступления защищали свою правду. Мне, с моей актерской точки зрения, — может быть, узкой — казалось, что двух правд не бываеть, что правда только одна… Но в эти тонкости я не слишком углублялся. Мне было близко стремление моих друзей к правде жизни, к справедливости, к красоте. Меня горячо увлекала мечта, что в жизнь народа русскаго, которую я видел такой мрачной, будет внесен новый свет, что люди перестанут так много плакать, так безсмысленно и тупо страдать, так темно и грубо веселиться в пьянстве. И я всей душой к ним присоединялся и вместе с ними мечтал о том, что когда нибудь революция сметет несправедливый строй и на место него поставит новый, на счастье русскому народу.

Человеком, оказавшим на меня в этом отношении особенно сильное, я бы сказал — решительное влияние, был мой друг Алексей Максимович Пешков — Максим Горький. Это он своим страстным убеждением и примером скрепил мою связь с социалистами, это ему и его энтузиазму поверил я больше, чем кому бы то ни было и чему бы то ни было другому на свете.

Помню, что впервые услышал я имя Горькаго от моего милаго друга С.В.Рахманинова. Было это в Москве. Приходит ко мне однажды в Леонтьевский переулок Сережа Рахманинов и приносить книгу.

— Прочти, — говорить. Какой у нас появился чудный писатель. Вероятно, молодой.

Кажется мне, это был первый сборник Горькаго: Мальва, Макар Чудра и другие разсказы перваго периода. Действительно, разсказы мне очень понравились. От них веяло чем-то, что близко лежит к моей душе. Должен сказать, что и по сю пору, когда читаю произведения Горькаго, мне кажется, что города, улицы и люди, им описываемые — все мои знакомые. Всех я их видал, но никогда не думал, что мне может быть так интересно пересмотреть их через книгу… Помню, послал я автору письмо в Нижний-Новгород с выраженем моего восторга. Но ответа не получил. Когда в 1896 году я пел на Выставке в Нижнем-Новгороде, я Горькаго еще не знал. Но вот в 1901 году я снова приехал в Нижний. Пел в ярмарочном театр. Однажды во время представления Жизни за Царя мне передают, что в театре Горький, и что он хочет со мною познакомиться. В слдующий антракт ко мне пришел человек с лицом, которое показалось мне оригинальным и привлекательным, хотя и не очень красивым. Под прекрасными длинными волосами, над немного смешнымь носом и широко выступающими скулами горели чувством глубокие, добрые глаза, особенной ясности, напоминавшей ясность озера. Усы и маленькая бородка. Полу-улыбнувшись, он протянул мне руку, крепко пожал мою и родным мне волжским акцентом — на О — сказал:

— «Я слышал, что вы тоже наш брать Исаакий» (нашего поля ягода).

— Как будто, — ответил я.