Маска из другого мира

Роль была пустяковая: ушлый молодой таксист, ожидающий у автовокзала наивных пассажиров из глубинки, с которых можно было содрать в три шкуры. Мне предстояло объяснить столь же наивному дяде Пете, который решил отработать бандитский кредит на своих стареньких «жигулях», правила «цеха бомбил». История была родом из девяностых, потому что в наше время интернет–сервисов лихие таксисты в клетчатых кепках и кожаных куртках канули в Лету. Но именно этим она меня и привлекла, заставив вспомнить детство, когда мы с отцом наткнулись на такого же «бомбилу» в Москве. Он возил нас по площади трех вокзалов, старательно изображая долгий маршрут, и мы даже не догадались, что нужный адрес был всего в пяти минутах ходьбы. Поняли только потом, когда папа заплатил сумму, сравнимую с билетом на поезд.

Вспомнив таксиста из прошлого, я старательно вжился в образ, дал пару подсказок костюмеру и девочке–гримеру, а потом словно на одном дыхании выдал весь нужный текст с парой импровизаций. Это далось мне настолько легко, как преобразование на тренировках, что я поначалу сам не поверил. Обычно–то я и текст путаю, особенно когда сходу выучить надо и тут же наговорить на камеру… А тут как будто месяц к роли готовился и все ждал, когда же меня пригласят.

Честно говоря, в один прекрасный момент я решил, что слишком уж все гладко, и испугался, будто на самом деле запорол дубль. Но, как выяснилось, переснимать решили из–за опытного актера Альберта Юнусова, который играл дядю Петю — он где–то оговорился. С кем не бывает… И когда прозвучала команда «работаем», я вновь почувствовал прилив сил, словно вернулся на тренировочную базу масок. Слова моей роли услужливо всплывали в памяти в нужный момент, движения были выверены и точны — вспомнился почему–то урок фехтования с Элечкой, только вместо ударов импровизированных шпаг мы с Юнусовым обменивались сценарными репликами.

— Стоп! Снято! — скомандовал в мегафон режиссер–постановщик, и мы с явно уставшим Альбертом Закировичем обменялись крепким рукопожатием.

— Хвостовский, ну ты и отжег, — съемочная группа уже готовила площадку для следующего эпизода, и я отошел в сторонку, когда меня выцепила из волнующейся массовки Лукерья. Ее узкие глаза–щелочки и слегка массивное лицо полностью компенсировала обаятельная улыбка, которой девушка наградила меня, выдавая наличные за срочный выход. — Хотилов тебя заприметил, просил взять на карандаш. Так что жди еще приглашений, Мишка. Вот что ж ты раньше так не играл?

— Ленился, — с улыбкой отшутился я, невольно задумавшись, просто ли это моя новая уверенность в себе или мне не показалось, и маска Труффальдино словно ускорила мое обучение как актера. Десяток моих прошлых мелких ролей превратились в опыт тысячи часов перед камерой… А что же будет дальше? Даже интересно стало!

Глава 27. Премьера

Ночью я спал плохо. Сначала лежал до часу или даже до половины второго, не мог уснуть и сверлил глазами потолок. Потом отключился, проснулся ни свет ни заря и понял, что лучше уже вставать. У меня так было раньше, когда я только начинал театральную деятельность — от волнения и предвкушения просыпался в четыре утра и не мог больше заснуть. Мозг повторял слова пьесы, рисовал мизансцены, подсказывал лучшие позы и интересные «бантики». А я зарывался во всем этом с головой и шел в театр довольным, но с чувством глубокой разбитости. Так, наверное, я и подсел в свое время на кофе, а сейчас пытался с переменным успехом от него отказаться.

Но сегодня никакого чувства усталости, невыспанности или разбитости не было и в помине. Я легко встал, приготовил завтрак из тостов с маслом, подумал и заварил вместо кофе черного чаю. Умылся, почистил зубы, собрался, подобрав максимально удобную одежду (отдельно для тренировки и для похода), кинул ее в рюкзак и вызвал такси до театра. Утро было снежным, коммунальные службы традиционно не успевали справиться с наносами, и машина временами пробуксовывала на дороге, за что водитель с улыбкой извинялся, как будто я ему из–за этого мог снизить баллы в приложении.

Непривычно хмурый Денис опять опередил всех и терпеливо поджидал у пустующего гардероба — в такой ранний час в театре находился лишь сторож, а все остальные еще только должны были подойти. Кивнув друг другу и пожав руки, мы отправились в учебку, как прозвали тренировочный центр. Бородач предлагал говорить «репбаза», но никто его инициативу не поддержал — хоть слово и театральное, но уж очень неудобопроизносимое.