— А теперь по твоему Иванову, — выдернула меня из размышлений подруга. — Неплохой режиссер, по мнению критиков, ставил в Пензе успешные спектакли. В Твери с позапрошлого года, переехал, как сам говорит в дружеских кругах, на землю предков. У него то ли дедушка отсюда, то ли троюродная бабушка. В общем, ничего особенно интересного. Но зато интересно другое…
Я и впрямь было разочаровался в славном прошлом нашего Артемия Викторовича, но тут меня неожиданно будто током ударило. Вряд ли Лариска собиралась мне рассказать именно об этом, но я-то теперь, как ни крути, знаю больше, чем она. Я перелистал подборку немного назад и вновь остановился на газетной вырезке с портретами террористов и контрреволюционеров. На одном из них был изображен молодой человек, явно косящий под Троцкого козлиной бородой и круглыми очками, но заметно более круглый в лице. Присмотревшись, я чуть было кружку с кофе не уронил — сбрить растительность на подбородке, немного состарить и добавить веселья этому изможденному лицу, и вылитый Иванов! Качество у портрета чудовищное — все–таки старая фотография, к тому же дополнительно искаженная офсетной печатью и временем… Но сатир меня забодай, если этот Гершензон не копия Артемия Викторовича! Нет, разумеется, меня вовсе не удивил большой возраст нашего Иванова — с его–то маской я не буду сильно шокирован, если он родился еще в годы крепостного права. Но я-то думал, что у него здесь проблемы были на почве противостояния кланов, например, его подсидел Гонгадзе, и амбиции погнали относительно молодого Артемия Викторовича в другой губернский город. А тут такое!.. Артемий Иванов, он же Абрам Гершензон, предатель коммунистической идеи и недобитая контра, организовавшая нападение на пролетарский театр в советской Твери. Как вам такое, а? И я теперь даже не знаю, как на это, если честно, реагировать. Нет, мне плевать на все эти заморочки с идеологией, уверен, дело было не в них. Главный вопрос — что произошло на самом деле? С трудом верится, что наш режиссер действительно промышлял террором, и его после этого то ли простили, то ли перевоспитали… А то ли и вовсе он искупил свою вину годами забвения. Вряд ли же его на самом деле расстреляли — как же он тогда сегодня спектакли ставит? Или его все же стоит бояться, а вся эта история, о которой я не должен был узнать в обычных обстоятельствах, выглядит как предупреждение Эриний…
— Ты чего глаза так вылупил, Хвостовский? — видимо, все мое изумление отразилось на лице, потому что Лариска это заметила.
— Да я просто в шоке, что у нас такое вообще могло быть, — ответил я, качая головой. Раскрывать девушке истинную причину своего изумления, конечно, не стоит. Вряд ли она оценит историю с долгожителем–террористом, который сейчас под чужим именем служит в тверском театре. — Спасибо, Ларис, ты очень крутую тему раскопала. Но давай вернемся к самому интересному! Я правильно понимаю, что это еще не все?
— Конечно, нет. Иначе стала бы я тебя выдергивать… — начала она, сделав огромный глоток кофе. — Так вот, я не знаю, что ты пристал к своему Иванову, совершенно безобидный дядька, на мой взгляд. А вот кого, я думаю, тебе следует опасаться, так это Гонгадзе. Тут, в документах, фигурирует кто–то из его предков — то ли дед, то ли прадед…
Лариска повернула к себе ноутбук, пролистала несколько фотографий, нашла нужную, удовлетворенно кивнула сама себе и вновь поставила свой видавший виды «Асус» экраном передо мной. И на этот раз на меня смотрело черно–белое изображение Автандила Зурабовича, режиссера тверского ТЮЗа. И хоть подписан он был как «Гонгадзе И. З.», а не «А. З.», сомнений быть не могло — это один и тот же человек. Ну, для меня, конечно, сомнений не было, а вот моя подруга явно просто решила, что все это семейство на «Г» уж очень похоже выглядит. Забавно, как порой мы не замечаем тайну, даже когда она оказывается прямо перед носом.