Маска короля

– Как доводил? – удивился Гриня. – Обыкновенно. Или ты думаешь, что люди добровольно со всем этим добром расставались? Ты вон хлебушек каждый день кушаешь от пуза, и кашку, опять же… А энтого хлебушка, быть может, пятерым бы хватило! Сколько ты у нас прожил? Два месяца уже есть? Есть! Это шестьдесят дней, помножить на пять человек, итого триста получается! Ну, Комсомолец, выходит, лично ты триста человек уморил, а сам сестру жалеешь… Правильно это?

На этот раз Влад не стал оборачиваться. Некуда. Мир исчез: и подвал, и мертвый Олег, которого то ли обнимал, то ли пытался растормошить Нюхарь, и Васька, зачем-то сбрасывающий с атамановой кровати все барахло прямо на пол. Остался лишь Гриня, ухмыляющийся, довольный, в черной кожанке, с наганом на поясе, в начищенных до блеска сапогах. Влад никогда не подозревал, что ярость может быть такой… Всепоглощающей, словно весь мировой океан уместился в его теле. Гриня ощерился и шагнул вперед, но теперь и Влад не собирался играть по правилам…

И победил. Он победил! Теперь Гриня лежал на полу: тихо, раскинув в стороны руки. Верхняя губа некрасиво задралась, обнажая десну и кривые зубы. Теперь на эти зубы смотреть было не страшно, противно только. А глаза – открыты. Круглые сумасшедшие глаза. Мертвые глаза.

– Убил. – Васька подошел сзади и нерешительно дотронулся до Влада. – Оставь его, он умер.

Владлен разжал руки с трудом, пальцы не слушались. Они не желали вот так, запросто, отпускать худое горло Грини.

– Тебе перевязать надо. Руку. И лицо тоже разбито. – Хромой прятал глаза.

– Уйди, – попросил Владлен.

– Ты меня теперь ненавидеть будешь?

– Да. Нет. Не знаю…

Влад беспомощно разглядывал свои руки. Он должен ненавидеть Хромого, и Генку, и Нюхаря, и мертвого Олега, и себя. Он ведь – такой же. Он ел чужой хлеб, присваивал себе чужие жизни – жизни таких же хрупких глазастых девчонок, как Алина. И ярость… Откуда она, ведь не Гринины же слова разозлили его, ведь и раньше Владлен понимал, что он теперь живет по ту сторону законности и порядочности, но продолжал жить, грабить и есть чужой хлеб, просто душил это понимание Гриниными же доводами. А сегодня его вдруг прорвало, и Владлен дико завидовал мертвому атаману: тому уже все равно, а Владу придется жить дальше.

– Почему?…

– Не знаю, – еле слышно ответил Васька. – Жить хотелось. Очень. Гриня говорил, что это правильно, что они слабые, а я – сильный… Я не думал, что это – так… Он говорил, что все равно они умрут…

– Все равно, – эхом повторил Владлен.

– На, – Хромой протягивал ему что-то. Владлен машинально взял это. – Она теперь твоя.

Маска. Отвратительная и от этого неуловимо притягательная: не то искаженное в приступе ярости лицо человека, не то ухмыляющаяся бычья рожа, непонятно, где заканчивается звериная морда, а где – граница человеческого лица. Она была легкой и шершавой на ощупь. И цвет. Местами темно-бордовый, как запекшаяся в ссадине кровь, местами алый, словно знамя, а местами – золотой. Раньше был золотой, со временем позолота облезла, и остались лишь отдельные блестки.

– Ты хотел ее сжечь, – напомнил Хромой.

Сжечь? Конечно, сжечь. Но отчего же пальцы не хотят с ней расставаться, им так приятно прикасаться к этой шершавой поверхности, к ее странному материалу, не похожему ни на бумагу, ни на дерево? Зачем ее сжигать? Она ведь такая красивая… Такая правильная… В ней – сила…

– Влад? Что с тобой?! Дай ее сюда! – Васька выхватил маску из рук Владлена и швырнул ее в огонь. По подвалу поплыл неприятный запах паленой кожи.

Наваждение исчезло.

– Спасибо.

– Да не за что. – Хромой присел рядом. – Как ты думаешь, Комсомолец, у нас есть возможность… исправить?

– Не знаю, – честно признался Владлен. Ярость исчезла, ненависть – тоже. Остался подвал, два трупа, плачущий Нюхарь, и Генка-дебил. Он сидел в уголке и пытался успокоить Нюхаря. Что здесь можно исправить?

– Я тоже. Но делать-то мы что будем?

– Жить, – ответил Владлен.

Они выжили. Владлен по кличке Комсомолец и Васька Хромой, а Нюхарь и Генка погибли. Бомба, разрушившая остатки дома, где находился их подвал, не пощадила и их. Погибли почти все запасы… Вместе с ними ушла и та, старая жизнь. В городе же устанавливалось некое подобие порядка… И еды стало больше…

После снятия блокады Васька исчез, просто однажды сгинул в никуда, словно его и не было. Оно и к лучшему. Молодому бойцу с самым советским именем Владлен не очень хотелось видеть рядом с собой свидетеля прежних своих дел, зато ему хотелось мстить. За город, за родителей, сгинувших в этой войне, за умершую сестру – за все. И за себя тоже.

Война закончилась, и ненависть иссякла. Заново учиться жить было нелегко, но, когда на душе становилось совсем уж тошно, Владлен крепко сжимал крошечный серебряный крестик – подарок отца, единственное, что осталось от той, довоенной жизни, и тяжесть понемногу проходила.

Локи