Маска красной смерти

Сегодня я не узнаю мир с нашей высоты, и комната, которую я занимаю в стерильных апартаментах, также совершенно мне незнакома. Если бы Эйприл была здесь, она могла бы посмеяться и предложить мне выпить. Мы бы выпили за что-то банальное. Мы не говорили бы о том, какими наши жизни могли бы быть. Но мы бы знали.

Я отворачиваюсь от окна, шагаю туда и обратно. Без Эйприл и ее паровой кареты я заперта здесь.

Часы пробегают мимо. В обеденное время повариха уверяет меня, что она отправила пакет с едой в нижний город по адресу, который я ей дала. После обеда мама играет на фортепиано. Так она забывается.

Вместо того, чтобы работать в лаборатории, отец сидит на диване и смотрит в окно. Если он не покинет апартаменты, я не смогу обыскать его лабораторию.

Убеждение, что я не смогу украсть у отца, наполняет меня ощущением облегчения. Но оно быстро проходит, сметенное чувством вины за собственную трусость.

— Мать дала мне денег, — говорю я ему. — Я хочу купить маску детского размера.

Отец пишет инструкцию на клочке бумаги и затем подписывает ее.

Наш курьер возвращается на пост в холле. Как и большинство людей нашего социального статуса, мы на самом деле не обязаны покидать здание. Мы платим ему за то, что он осмеливается взять на себя бактерии и насилие. Но я хочу выходить наружу. Стены на меня давят. В отсутствие Эйприл мне разрешено покидать здание только с отцом. И раз я не могу выйти в клуб — не смогу увидеть Уилла.

Я мягко инструктирую курьера. Он пожилой человек, лысый и худой. Я вспоминаю, как мама сказала мне вчера, что его отправили осматривать тела. Я вздрагиваю, так как он искал Эйприл, и потому что он вынужден был смотреть, трогать... Я пытаюсь отогнать эти мысли.

— У вас есть дети? — спрашиваю я, припоминая полуподслушанный их с отцом разговор.

— Дочь, — отвечает он.

— У нее есть маска?

— Еще нет. Она недостаточно взрослая для школы. Мы копим...

Я перечеркиваю то, что написал отец и аккуратно переписываю заказ на две маски детского размера, вместо одной.

— Мадам? — он смотрит на записку.

— Мои родители в состоянии себе это позволить, — говорю я.

Он осторожно складывает бумагу и кладет ее во внутренний карман, прежде чем направиться к лестнице — курьерам не разрешается пользоваться лифтом. Я представляю, что бегу за ним, вместе с ним, к заводу. Как и женщина на улице... он не получает столько денег, сколько стражи. Это было бы несправедливо по отношению к нему. Я возвращаюсь в апартаменты.

Я почти сталкиваюсь с отцом в фойе. Он хлопает меня по руке.

— Ты так выросла. Я всегда хотел заказать портрет. Это одно из моих самых великих сожалений. Я ждал, пока не стало слишком поздно.

Я не спрашиваю о том ли он, что я слишком взрослая, или о том, что хотел портрет обоих своих детей.

— Я собираюсь спуститься вниз и осведомиться об ущербе, — говорит отец. Его голос приятный и не очень понятный. Возможно, он думает, что мама его слушает.

Как только он уходит, я проскальзываю в его лабораторию. Пробирки наполнены какими-то яркими жидкостями, булькающими над источниками управляемого пламени, не сильно отличающимися от того, на котором Уилл готовил завтрак для Генри и Элис. В правой части комнаты размещены полки, заполненные баночками с мертвыми насекомыми, по большей части сверчками.

Заметки отца разбросаны повсюду, кроме большого деревянного стола, который девственно чист. Я делаю один шаг через порог, затем еще один. Отец не останется внизу надолго. Я пересекаю комнату, направляясь к столу. Первый ящик пуст. Ни чернил, ни перьев, ни одного инструмента, который мог бы храниться в столе. Второй ящик также пуст.

Третий наполнен бумагами. Я хватаю сложенный лист из конца стопки. Это, кажется, должна быть схема какого-то ... воздушного корабля? На самом верху отец написал «Невозможно. Скажите мальчику, что это никогда не полетит».

Я слышу шум и отпрыгиваю прежде, чем понимаю, что это повариха, идущая в гостиную, чтобы спросить маму о предпочтениях.

В следующем ящике я нахожу склад аккуратно промаркированных бумаг. Схемы, диаграммы, расчеты. Все, что могло потребоваться для производства масок.

— Аравия? — зовет мама из гостиной.

Я закрываю ящик с чертежами слишком сильно, мама наверняка должна была услышать это. Я запихиваю бумаги в рукав, благодаря судьбу за то, что надела скромное платье.

— Аравия? — зовет она от дверей. — Что ты делаешь? — ее тон скорее смущенный, нежели обвиняющий, и это заставляет меня чувствовать себя еще более виноватой.

— Я искала отца.

— Он ушел вниз, разговаривает со стражами. Ты не видела, как он ушел? — теперь она подозревает. — Пойдем в холл. Ему не понравится, что ты здесь.

Я следую за мамой, но прежде чем я могу расправить кучу смятых бумаг в рукаве, передняя дверь открывается, и отец снова входит в наши покои.

Я жду, сердце стучит, но мама ни в чем меня не обвиняет.

Отец останавливается и ждет, очевидно, пытаясь понять, почему мы обе стоим тут.

— Возможно, я проработаю в лаборатории до самого ужина, — наконец, говорит он, рассматривая дверь, которую я забыла закрыть.