Маска красной смерти

— Если бы он жил, мама не стала бы параноиком, и, может, Эйприл не была бы такой саморазрушительной. Но я даже не могу сказать матери, что мне жаль за то, что была таким трусом. Если я скажу хотя бы слово об этом, это посчитают изменой.

— Моя мать так боится принца, что есть вероятность, что она отвернется от меня. Разве не будет забавно, когда меня предаст собственная мать за попытку извиниться?

— Но ты думал об извинениях.

— Конечно, а ты?

Нет, никогда, впервые — два дня назад.

Может быть, Элиот более хороший человек, чем я.

— Мой дядюшка не понимает, как люди умудряются что-либо создавать. Все, что он знает — как разрушать. Твоя мать создает из тишины музыку. Он этим очарован.

Я не знаю, как ответить на это наблюдение, потому просто созерцаю город.

Что-то вспыхивает на тротуаре. Обычно я бы предположила, что этот огонь — попытка создать тепло. Но сегодня это может быть просто случайным актом уничтожения.

— Мы всегда думали о том, почему дядюшка Просперо отпустил твою мать. У тебя был брат, так?

Как он мог не знать вещь, которая определяет всю меня?

— Мы были близнецами.

Элиот не может понять, что это значит, но у него хватает порядочности сказать:

— Я сожалею.

Я борюсь со слезами. Потеря Финна никогда не перестанет ранить.

— Ты уверена, что он умер? — спрашивает Элиот.

— Да.

— Ты уверена, что его не пленили? — когда я качаю головой, он продолжает. — Твой отец годами держал принца в страхе. Но вдруг принц решает, что ему все равно. Либо он больше не боится твоего отца, либо есть что-то, чего он боится больше.

Элиот берет горсть листовок, но вместо того, чтобы дать их мне, он позволяет им упасть. Но я до сих пор вижу слова ДОЛОЙ НАУКУ, повторяющиеся снова и снова. — Я не хочу жить с еще одной чумой. Это Красная Смерть. Я никогда не хотел видеть... — он указывает на город. Независимо от того, опустилось ли солнце, здания здесь тоскливые и темные. — Я не хочу видеть, как этот город выгорит дотла.

Его голос дрожит. Большинство бы не услышало, но я замечаю.

Он резко поворачивает.

— После того, как мой дядя выпустил нас из дворца, мать попросила меня жить с ней и Эйприл в нашей старой квартире в Башнях Аккадиан. Но там было слишком много воспоминаний об отце, поэтому я жил в квартире в кампусе. Я тогда писал настоящие стихи. Изливал боль в словах. Я был счастлив, пока не осознал, что я — единственный, кто может сделать что-то с ухудшающейся ситуацией в городе. Я могу сделать что-то, чего мой дядя никогда не сможет. Это то, что я должен сделать.

Я удивляюсь, как он может быть таким высокомерным. И почему-то я верю ему.

Когда мы приближаемся к университету, он замолкает. Для меня в этом месте тоже слишком много воспоминаний. Отец в своем белом лабораторном халате. Финн, становящийся на стул, чтобы заглянуть в микроскоп, рассматривая микробов, пока я притворяюсь, что мне не скучно. Я не была тут уже очень давно.

Мы едем мимо купольного здания и ряда белых колонн. Газон университетского городка пышный и зеленый, а на белых зданиях нет граффити. Дома мерцают в позднем послеобеденном свете, а кусты аккуратно подрезаны.

— Люди, живущие здесь, предпочитают проводить большую часть времени за уходом, — объясняет Элиот. — В некоторых зданиях даже проводятся неофициальные занятия. Хотя я думаю, что сейчас они их отменили, — он указывает на сообщения, нарисованное на арочном окне. ИНФЕКЦИЯ БЫЛА СОЗДАНА ТУТ. — Уродство просочилось во все части города.

— Или может уродство в нас. Отец говорил, мы именно такие. Под прикрытием цивилизации.

— Это так непохоже на него. В конце концов, он спасает человечество. Думаешь, он сожалеет об этом?

— Может быть, иногда, — говорю я, по большей части себе, потому что это не то, в чем когда-то признавался отец. — Особенно после смерти Финна.

Элиот паркует паровую карету позади высокого здания и ведет меня по узкой деревянной лестнице в свою квартиру. Внутри каждая поверхность заставлена книгами, за исключением стола возле окна, который изобилует пузырьками и мензурками. Я чувствую волну желания, когда смотрю на остатки в пробирках. С тем, что Элиот придумал, я могла бы забыть обо всем этом ненадолго. Я не уверена, что лежит глубже — мое отвращение к себе из-за желания забыться, или жажда этого.

Сквозь окно я вижу группу молодых людей без масок, сидящих вместе во внутреннем дворе. Я кладу руку на собственную маску. Она холодная на ощупь, будто поздней осенью или зимой. Как прекрасно было бы отказаться от нее, хотя бы на один день. Но я никогда не сделаю этого.

Элиот собирает бумаги со своего стола и стола, стоящего рядом. Он бросает их в большую металлическую миску. Раковина почти черная — это не первые бумаги, которые он сжигает. Интересно, делал ли он копии тех чертежей, которые я ему дала. Не думаю, что сейчас это имеет значение.

Дым режет мне глаза. Мне нравится эта квартира намного больше, чем та, которую он держит в Клубе Распущенность, но запах дыма напоминает мне сегодняшние события, и я чувствую себя немного больной.