— Что вас в нем так заинтересовало? — спросил Таунсенд.
— Не знаю пока, до какой степени повлияет этот факт на наше расследование, но я только что выяснил, что Мазеппа посещал мистера Уайэта.
— Интересно, — оживился репортер. — Кстати, я был здесь, когда это случилось.
— Вы хотите сказать, что видели, как погиб Мазеппа? — в изумлении повернулся я к Таунсенду.
— Совершенно верно. Ко мне как раз приехала племянница из Филадельфии, крошка Мэри Бетт. Горела желанием увидеть барнумовские чудеса. Ну и увидела. Только этот макет и сотой доли того ужаса не отражает.
— Могу себе представить…
— Не думаю, — мрачно проронил Таунсенд. — И не надо. Поверьте, я множество трагедий освещал, видел раскромсанные в куски трупы. Но это оказалось еще ужасней. До ста лет доживу, а не забуду. Особенно звуки.
— Звуки?
— Да. Лев сначала как будто кашлянул, и сразу — хрясь!
По спине моей пробежал холодок. Я представил, как кости черепа Мазеппы трещат, сжатые мощными львиными челюстями.
— Кошмарный конец, — поежился Таунсенд. — Послужить льву вторым завтраком.
Упоминание о еде вызвало в моем мозгу неожиданную вспышку.
— О! — воскликнул я.
— Что?
— Вспомнил, что надо Барнуму передать. Пошли.
Барнум как раз внимательно рассматривал настоящие сапоги для верховой езды, снабженные полым каблуком-тайником для сокрытия документов. Сапоги якобы принадлежали архипредателю генерал-майору Бенедикту Арнольду. Заслышав наши шаги, Барнум обернулся.
— Ну как, мистер Таунсенд, нашелся наш Эдгар По?
— Да, мистер Барнум, я сразу его обнаружил, где вы и сказали.
— Как тебе Бокс показался, По, дружище? — обратился Барнум ко мне.
— Вашу оценку его способностей как чревовещателя ни в коей мере не назовешь преувеличенной.
— Ага, я же говорил! Это же титан! На сто голов выше любого другого чревовещателя. Верь мне, я их и навидался, и наслушался. Наслышался. Синьор Блиц, Алессандро Веттермаре, Кристофер Сагг, пресловутый «мастер внутренней элоквенции»… Х-ха! Детишки в сравнении с нашим гением, любители. Все равно, что заики из начальных классов рядом с Цицероном. Ты еще не знаешь, на что он способен. Да его Арчибальд высвистывает всю
— Действительно, — согласился я. — Его трактовка моего «Ворона» произвела на меня впечатление, и я согласился на инсценировку этого произведения.
— Да это просто здорово! Публика с ума сойдет. Придется давать дополнительные представления. Финансовые детали обсудили?
— Я полностью удовлетворен всеми деталями соглашения.
— Прелестно, прелестно. Рад, что заработаешь шекель-другой. Побалуешь своих милых дам.
— Что касается милых дам. Обе они, и тетя Мария и Вирджиния, в высшей степени благодарны вам за последнюю посылку. Как, разумеется, и я сам. Позвольте выразить вам глубочайшую признательность.
— Спасибо, спасибо, дружок, — озадачился Барнум, — только я что-то не понимаю, о чем ты ведешь речь. Что за посылка?
— Как, а корзина с продовольствием сегодня утром?
— Продовольствие, — наморщил лоб Барнум. — Корзину я послал, вернувшись из Европы, точно. Как приехал, так и заказал подарочный набор в «Парк энд Тилфорд», лучшие продавцы деликатесов во всем городе, да и в Новом Свете. Барнум выбирает лучшее, сам понимаешь. Все лучше и лучше — мой девиз. Только ведь когда это было-то…
— Значит, вы не отправляли нам корзину этим утром? — спросил я, холодея от недоброго предчувствия.
— Мальчик мой, я бы сказал тебе, если бы послал, чего тут скрывать. Должно быть, какой-нибудь твой поклонник… По, что с тобой? Ты побелел, как призрак!
Я был не в состоянии отвечать. Круто развернувшись и испустив вопль, я бросился к лестнице.
Глава восемнадцатая
Карсон уже поджидал меня возле скелета мастодонта, изучая ископаемое скучающим взглядом. Скелет этот, отрытый на ферме под Скенектеди, штат Нью-Йорк, Барнум купил за огромную сумму в три тысячи долларов и с большой помпой выставил на обозрение прошлой зимой. Поздоровавшись с Таунсендом, следопыт заметил на моем лице выражение крайнего расстройства и поинтересовался, что случилось.
— Нам следует немедленно отправиться домой, — сказал я. — Боюсь, что над нашими близкими сгустились тучи. Я все объясню по дороге.
Оказавшись вне музея, мы втроем направились к моему обиталищу. Я пустился в объяснения, возвысив голос, дабы перекрыть уличный шум.