Маска Лафатера

Однако мы мирно допили свой кофе и даже разделили апельсин, после чего еще раз тихо просмотрели свои тексты. Моего компаньона интересовал вопрос, будет ли нам возмещена полная стоимость билетов первого класса. Но этого не знал и я.

На чтении же выяснилось, что мой собеседник на самом деле был герметиком.

Я обалдел. Сейчас, на трибуне, создавалось впечатление, что этот человек просто не в состоянии связать двух слов. Стихотворение, как модераторша перед этим призналась публике, «вечно на грани немоты». В последующих стихах, соответственно, также шла речь о поэте, не сочинявшем стихи. Тема, судя по всему, была весьма актуальной и явно продаваемой. Один из текстов назывался «Прибой IV» и гласил примерно следующее:

— Гренландские заросли в спешке. Тишина. Сильная рябь, резеда. Большое и голубое растет над равниной на.

Хитрость этого и других стихотворений заключалась в том, что из всех своих текстов творец с позором изгнал букву «М»! Маньяк, мать, мармелад и прочие подобные слова следовало либо писать по-другому, либо обходить вовсе. Мне это понравилось! Да и поэт, этот неприметный фокусник, тоже мне нравился. Ведь только что совершенно нормально болтали — а теперь это.

Герметик позволил фрау доктор Гейстер расшифровать тексты для публики. При этом, тяжело приподняв голову и напряженно сузив веки, он внимательно, глядя поверх аудитории, разглядывал дальнюю стену зала. За всем этим, как нам теперь объяснили, стояла «теория упущенных слов». К сожалению, оставалось неясным, что именно все это должно означать, и прежде всего, почему поэт пренебрег именно буквой «М». Услышав этот вопрос, он невольно вздрогнул, будто, задав его, фрау доктор Гейстер затронула очень, очень больную тему. Заметив это, она оставила «М» в покое и стала пытать его дальше. А вот что словосочетание «над равниной на», как я с самого начала и предполагал, в той или иной степени подразумевает «равнину дна», он подтвердил безоговорочно.

Публика внимательно следила за всем, что происходило на подиуме. Пока мы поочередно вмешивались в выводы фрау доктор Гейстер (герметик в основном делал это безмолвно, согласно кивая или же решительно мотая головой), головы зрителей внизу поворачивались то влево, то вправо, как на теннисном матче. В общем же публика сохраняла видимое спокойствие.

В пылу дискуссии я чуть было не забыл о собственной миссии, однако затем, как обычно, внес-таки свою лепту. Само собой, меня особо расшифровывать не пришлось.

Под конец мой герметичный собеседник, взиравший на меня, пока я читал, с безмерным недоумением, вдруг абсолютно непредвиденно взорвался неистовыми аплодисментами. (В одном только месте, а именно на фразе «Эскимоса кимоно из меха все равно», он вдруг встрепенулся и что-то записал.)

Снаружи стоял непременный столик для книг. Посетители других залов также заполнили просторное светлое фойе.

Надписывая своих «Кочевников», я заметил молодую семью. Мужчина то и дело склонялся и грозно покачивал кудрявой головой над пристегнутым к сиденью спортивного автомобильчика ребенком, который всякий раз после столь злодейского нападения отшатывался в сторону и выпрямлялся по струнке, будто желая разорвать «оковы» ремней детской машинки.

Молодая женщина заметила, что я уже какое-то время наблюдаю за нелепым занятием ее супруга, и виновато улыбнулась.

Я тоже улыбнулся. И вдруг поймал ее взгляд. Впился в него мертвой хваткой, потому что мне так захотелось. Мое напряжение излучало магнитное поле, из которого ее взгляд ускользнуть уже не мог.

Я держал его — спокойное, опасное мерцание — и ронял в ее глаза яд, отраву неожиданно взыгравшей страсти.

Она раздраженно отвернулась, но затем, словно под гипнозом, вновь глянула на меня. Семейная идиллия переживает неожиданный подъем, со стороны едва заметный; женщина еще плотнее прижимается к мужу, — с чего бы это, ему не понять. Она тянет его прочь. Пытается спасти утраченное. Эта демонстративная капитуляция, конечно же, предназначается вовсе не мужу — на самом деле она обращена ко мне. Тем самым женщина хотела мне что-то доказать. Мне же стало ясно одно: я стою на пороге и могу переступить его. Когда только пожелаю…

Но я не желал. Я отпустил дверь, позволив ей медленно закрыться, отпустил молодую женщину с ее мужем и всеми сомнениями — и вернулся к своему занятию, бодро надписав не ту книгу не тем именем.

Такому в значительной степени физиогномическому феномену как «любовь с первого взгляда» Лафатер, насколько я знаю, ни разу не дал серьезной оценки, не изучал его всерьез. Так что если я снова напишу роман, в нем данное явление — теперь это для меня бесспорно — должно наличествовать обязательно. Эта книга не превратится в заурядный выплеск писательского лепета — она осветит заповедные глубины людских душ. Материала и опыта я набрался в избытке. И название успел придумать: «Мемуары монстра».

Одного только не хватало. Времени.

Глава шестнадцатая

Запись проходила на студии «Ток-шоу».