Маска ночи

Я, может, и хотел бы рассказать ему, что его друг Хью Ферн не убивал себя и даже не упал случайно на свой нож, как это милостиво предположил коронер. Вернее будет сказать, что доктор Ферн был коварно убит своим злокозненным учеником и слугой Эндрю Пирманом. Я, может, и хотел бы поведать Шекспиру о событиях в Оксфорде и о том, как я и мои друзья разоблачили жуткий заговор, связанный с расчленением трупов и ограблением мертвецов.

Но я не мог ничего ему сказать. Джек, Абель и я согласились, почти без слов, хранить молчание о том, что произошло в домишке на Шу-лейн. А если мы молчали об этом, то должны были молчать и обо всем остальном. В любом случае какой смысл был в том, чтобы оглашать теперь всю эту историю? Правосудие – правосудие самого жесткого, быстрого толка – уже свершилось или почти свершилось.

Поэтому я ничего не поведал ему обо всем этом, но вместо того спросил сочинителя, не слышал ли он последних новостей о том, как обстоят дела в городе Оксфорде.

– Они обстоят довольно хорошо, Ник, учитывая все происходящее. Чума там, кажется, идет на спад, как пишет мой друг Давенант.

– Госпожа Джейн Давенант?

– Да нет же, почему, ее муж Джон. Он передает приветы и наилучшие пожелания членам труппы.

– Я думал, он не сильно жалует пьесы.

– С чего ты это взял?

– Судя по его словам. По его взглядам.

– Не верь всему, что видишь и слышишь.

(Итак, мы снова вернулись к этому. Чувствуя, что Шекспир больше не желает говорить о Давенантах, я сменил тему.)

– Вы верите, что можно по-настоящему узнать другого человека? – спросил я.

– Конечно, в его внешних проявлениях.

– Но его внутреннюю сущность?

– Мы едва знаем сами себя, Ник. Как можем мы знать другого? Почему ты спрашиваешь?

– Какое-то время назад я подумывал составлять записки о некоторых обстоятельствах из жизни одного человека. С тем чтобы написать о нем.

Шекспир не поинтересовался, кого я имею в виду (возможно, он догадался), но спросил:

– Ты добился успеха?

– Никакого, – ответил я. – Я бросил эту затею. Я не могу связать вместе даже пару простых историй.

– Тогда используй свое воображение, – быстро ответил Шекспир.

– А как же точность? Как же грядущие поколения?

– О, оставь грядущее грядущим поколениям, – сказал драматург. – Пусть они сами во всем разбираются, после того как все мы умрем.

– А что случится с нами до того, как мы умрем, Вилл? При новых законах, новом короле.

Король! Как странно было произносить это простое слово!

– Король еще не приехал в Лондон. Пока его здесь нет, кто может поручиться? Будь покоен, Ник. Я полагаю, все с нами будет хорошо. Актеры что пробки. Легковесны, возможно, но почти непотопляемы.

– А иногда и скрывают в себе кое-что полезное.

– А как же, – сказал Шекспир, с мягкой снисходительностью улыбнувшись на мое замечание. И добавил уже серьезно: – Мы не можем видеть будущее, предсказать развязку.

– Кроме разве что пьес. Там-то мы знаем заранее, чем все кончится, – отозвался я, думая о том, другом возможном финале «Ромео и Джульетты», ненаписанном, где герой выживает и женится на прекрасной Розалине.

– Даже в пьесах не все так просто, позволь заметить.

– Да? – Я весь обратился в слух.

– В развязках, – сказал Вильям Шекспир, – вся хитрость в развязках.