Это был тот момент, который я не желала прерывать и испытывать тоже. Чувства захлёстывали меня с головой, и я просто захлёбывалась горечью. Быстрее оказаться одной… Быстрее знать, что время приближает нас к тому нереально далёкому моменту, где нам больше не придётся расставаться. Он ведь настанет?
Цыганке, предсказывающей будущее по руке, можно верить?
Весь мир замедлился, а я застряла в предчувствиях конца чего-то слишком для нас важного.
***
Рано утром мы запаковали гитару в чехол. Лекса попил кофе со злополучными бутербродами, потому что это было всё ещё единственное, на что я способна. А мне не хотелось класть в рот ни крошки…
Мама Муратова точно проснулась от звонка в дверь её квартиры. Она встретила нас в домашнем халате и заспанным лицом, неприятно исказившимся при виде незваной гостьи. Сюрприз в моём лице оказался для неё только первым по списку, ведь Анна Дмитриевна не имела понятия, что задумал её сын.
Я была в глубоком шоке, что он рассказал ей про академ и отъезд на год прямо на моих глазах, за пару минут до такси в аэропорт. Что уж там, спустя пять лет искусного вранья она узнала, что Лекса — музыкант…
Мама потеряла дар речи, пока Лёша наспех набивал чемодан вещами.
Я думала, Анна Дмитриевна останется немой до конца жизни, и не станет провожать сына. Как только по её бледному лицу полились слёзы, женщина быстро оставила нас наедине. Но когда мы выбегали из прихожей, она вышла с красным припухшим лицом, в наспех натянутой одежде из дальней комнаты и схватила с вешалки первую попавшуюся куртку.
Лекса буквально сбегал из дома.
— Во сколько самолёт? — мертвенно протянула мама, когда мы запихнулись в такси.
— Через полтора часа.
Правда, говорящая женщина из телефона водителя учтиво нам сообщила, что время в пути составит час и три минуты. Я никогда не летала на самолётах, но мне казалось, что регистрация занимает много времени. И как я не тряслась с пяти утра, норовя выйти раньше, Лекса ни в какую не соглашался. Он довёл меня до крайней степени умиления и тревоги, когда сказал, что хочет потратить каждую возможную секунду на меня одну.
— Ты хоть будешь звонить? — с дрожащим подбородком выдавила Анна Дмитриевна.
Я обещала себе не плакать, но на неё невозможно было смотреть равнодушно. В груди всё клокотало.
— Я буду стараться, — вполоборота сухо бросил Лёша с переднего сидения. — Если что, спрашивай у Виолетты.
Мама одним враждебным взглядом покосилась в мою сторону. Мне стало не по себе. Должна признаться, несмотря на ощутимое презрение, Анна Дмитриевна завоевала моё уважение. Она держалась молодцом, и я лишь стыдливо отвернулась к окну.
Уж такой у неё вырос упрямый сын. Очевидно, она пыталась воспитать его совершенно иначе, но Лекса унаследовал волевой темперамент.
За исключением этих двух вопросов, брошенных мамой с упрёком, мы трое молчали до конца дороги. Перед безустанно слезящимися глазами пролетали заснеженные поля и голые деревья. А чем чаще встречались дорожные указатели на аэропорт, тем противнее колотилось сердце в горле.
На парковке аэропорта стояли грязные и чищенные автомобили, а ещё похороненные сугробики, дожидающиеся своих владельцев. Лёша расплатился с таксистом нехилой суммой за дорогу туда и обратно, попросив его дождаться нас. Водитель был очень рад заработать.
Горячие слёзы в глазах быстро остывали на морозе, а под ногами хрустел мокрый снег. Мы шли с Лексой вместе, Анна Дмитриевна предпочитала плестись позади. Мне и самой не хотелось идти этой дорогой. Ноги отяжелели, промокли и стали ватными.
Может, он скажет, что передумал?
Пожалуйста…
— Попрощаемся здесь? — мы едва спрятались от ветра в холе, преодолев металлоискатели. Муратов облокотил гитару о стену и припарковал чемодан.
Что? Уже???
— Ещё чего! Дойдём до паспортного контроля, — прорычала мама.
Спасибо ей…
Голубые глаза Лёши побледнели, стали почти прозрачными. Он мельком прошёлся взглядом по Анне Дмитриевне и не смог спрятать грусть, когда остановился на моем лице.
Ничего, Лекса. Это ведь твоя судьба, а не мамина.
Хотелось бы думать, что наша.
— Ладно, — он нервно сглотнул, и, тряхнув головой, схватился за вещи. Нам оставалось лишь поторапливаться следом за разбежавшимся парнем.
Я сразу поняла, что у гордого цыгана тоже сдают нервы. Ему хотелось быстрее распрощаться, чтобы не показаться слабым на виду у дорогих ему женщин.
Лекса столько раз впечатлял меня дерзкими изречениями и тем, насколько глубоко он позволял стихам, музыке раскрывать его чувства. Он был достаточно мужественен, чтобы слёзы не превратили его в ребенка. Но, кажется, он об этом не знал, хоть и тщетно пытался совладать с печалью.
Лицо щипало от переменившегося на жар холода и безбожно растекающихся слез. Организм предал меня, выставляя на всеобщее обозрение слюнтяйкой. А Анна Дмитриевна ревела, не смущаясь. Её бледные, как у сына глаза, раскраснелись и опухли.
Мы взбежали вверх по движущимся эскалаторам. Спортивный кросс на перегонки с секундной стрелкой хорошо сочетался с тревогой, что похитила все мои разумные мысли.