Маска Цирцеи

В мертвой тишине кентавры свернули в проход, образованный толпой, чтобы пропустить меня. С глухим стуком копыта их опускались на пол святилища Аполлиона. Это были страшные, окровавленные существа, еще не остывшие от горячки боя. Они медленно подходили к алтарю, чтобы перенести Маску Цирцеи с умершей жрицы на живую, на пол одна за другой капали красные капли.

Я видел - Фронтиса колотит дрожь. Он по-прежнему не мог двинуться с места, замерев с ножом, занесенным над Киан. Я знал, что он смотрит сквозь миниатюрное солнце на своем лице, и угадывал чувства, терзавшие его при виде исполнения древних пророчеств: Золотое Руно в Гелиополисе, Маска Цирцеи здесь, у алтаря солнечного бога. Теперь оставалось сбыться последнему предсказанию.

Кентавр обогнул меня, держа Маску на вытянутых руках, и направился к изголовью алтаря.

14. КОНЕЦ БОГА

Я продолжал следить за Фронтисом. Теперь я мог опустить свою ладонь, которая остановила его. Вместе с ней упала и его рука, нож громко звякнул о пол в мертвой тишине без единого дыхания. Жрец поднес дрожащую руку к лицу и стащил солнечный диск. Глаза наши встретились, в его взгляде читался ужас, смешанный с недоверием. Фронтис не разделял суеверий своих соотечественников, холодная логика решала все его проблемы... до этого момента. Однако сейчас его обманули и логика, и наука. Мне казалось, что я вижу, как разваливается здание разума Фронтиса.

Сзади, из толпы, послышался дикий крик. С алтаря поднималась Киан. Киан?

На нас смотрела нечеловечески красивая Маска Цирцеи в оребле зеленого пламени, живого и таинственного.

А потом на всех нас из короны слабого света над алтарем, затемненного символа Аполлиона, вдруг хлынула волна невыносимого жара. И вместе с ней какой-то звук, словно отголосок смеха на Олимпе. Фронтис пошатнулся, и я заметил, что тревога на его лице сменяется настоящим безумием.

- Нет! - крикнул он. - Нет, Аполлион! - И он почти машинально затянул ту самую монотонную песню, которую я прервал своим появлением: - Не смотри на меня, о Аполлион, в Час Затмения!

Люди подхватили ее, в их голосах звучала истовая мольба. Теперь это было не ритуальное пение, а настоящий крик отчаяния:

- Отверни свое лицо, Аполлион!!! Не смотри на нас в этот Час Затмения!

Аполлион услышал их... и расхохотался!

Я вспомнил, что говорил Офион о другом затмении, когда бог взглянул на свой народ, и никто не пережил этого, чтобы рассказать, как выглядело его лицо. Эти люди были обречены познать правду о нем и сохранить эту правду для себя. Смех несся из стенного диска, становясь все громче, все ужаснее. И еще от него шел жар, черный жар, словно некая невидимая жидкость заливала святилище. Жар, лишенный света, и в нем - удивительное дело - средоточие чистого холода, поражавшего разум.

Кентавры поспешили прочь. Я слышал за спиной глухой топот, когда животные, стуча копытами, выбегали из зала среди перепуганной толпы. Они оставляли за собой громкое эхо, отражающееся от потолка и плывущее из коридора за стеной. Стадо покидало обреченный на гибель Гелиополис. Жрецы разбежались, люди начали драться друг с другом, стараясь поскорее выбраться наружу. Даже Панир бросился к выходу, послав мне напоследок долгий взгляд своих желтых козлиных глаз.

Остались только Цирцея и я... да еще Фронтис, смотревший на нас с другой стороны алтаря. Он был слишком уверен в себе и не унизился бы до того, чтобы опуститься на колени перед богом, который, как он знал, вовсе не бог. Однако он не знал всего. Аполлион не был богом, но его возможности настолько превосходили человеческие, что Фронтису он должен был казаться сейчас тем истинным божеством, каким его считали простые люди.

Страшный жар по-прежнему лился от затемненного солнечного кольца, и в нем уже начинали проступать контуры Лица. Я не мог смотреть. Это лицо уже являлось мне в величии солнечного сияния, и даже тогда было для меня слишком отвратным в своей красоте. Но темное лицо Аполлиона? Нет, даже в доспехах из Золотого Руна я не посмел бы смотреть на него! Ко мне подошла Цирцея, двигаясь мягко и уверенно в оребле зеленого свечения, и я услышал ее голос, но не Киан, а самой Волшебницы - тот же самый голос, что и три тысячи лет назад.

- Геката! - воскликнула она. - Мать Геката! Богиня услышала и ответила. У наших ног запульсировало, мерцая и наполняясь, озеро зеленого света. Мы стояли словно в чаше с полупрозрачной жидкостью, заливаемые со всех сторон. Ее уровень, казалось, поднимался и внутри нас и повсюду вокруг; холодный и бодрящий, этот свет поглощал жар. Я взглянул на Фронтиса, стоявшего за алтарем - он смотрел в лицо Аполлиона.

Казалось, тело его оцепенело от отвращения, как некогда мое. Я видел страшную дрожь, сотрясавшую его, видел, как он упал на колени, преклоняясь перед обликом бога, которого прежде лишь презирал. Вся логика и весь интеллект шелухой слетели с него, и он стоял на коленях перед зрелищем, которое должно было изменить каждую частицу его тела.