Маска времени

Как только девочка появилась в поле его зрения, Ломовик с силой распахнул обе дверцы. Папина дочка стояла в нескольких футах[3] от него. Она застыла, будто в шоке, и видела только, как он спрыгнул на землю, а потом поднял руку так, будто собирался схватить ее за горло.

Девчонка неуверенно хихикнула: – Как ты испугал меня!

А Ломовик быстро огляделся – нет ли свидетелей – и бросился к ней, ботинки тяжело застучали по мостовой. Девчонка только слабо вскрикнула. Ломовик схватил ее за горло, затем заткнул ладонью рот и потянул за волосы вперед и вниз. Потеряв равновесие, она упала на колени, а Ломовик быстро забросил девчонку в фургон и продолжал бороться с извивающимся телом внутри. Девчонка издавала слабые сдавленные звуки. Ломовик захлопнул дверцы и закрыл их изнутри.

Когда она попыталась крикнуть изо всех сил, то он не оставил ей никакого шанса. Давая волю нерастраченной похоти, что бурлила в нем, Ломовик коленом ударил девчонку по лицу, потом с наслаждением повторил удар семь или восемь раз, крепко держа жертву за плечи. Ломовик был большим, сильным зверем, и он знал, куда бить. Колено чувствовало сначала слабое сопротивление, а потом хруст – ломались хрящи, кости, вылетали зубы. Теперь она уже не будет такой красивой. Потому что он, Ломовик, навсегда заберет эту красоту.

Когда он остановился, девчонка осталась лежать на полу фургона без признаков жизни.

Теперь она не будет кричать. Может быть, и не стоило ее так бить, ведь девчонка потеряла сознание уже от первого удара? Ломовик склонился над «куклой». Струйка крови медленно текла из сделавшегося плоским носа. Теперь папочка будет слушать, что ему говорят. Ломовик протянул ладонь и слегка коснулся пальцами крови, а потом поднес руку к губам. Вкус, как всегда, был солоноватым и металлическим. И в следующий момент он ощутил в паху влажность и теплоту. Несколько мгновений он не мог шевелиться. Затем, взяв себя в руки и чувствуя дрожь в коленях, Ломовик все-таки добрался до переднего сиденья и сел за руль.

Когда он отъезжал от стоянки, безжизненное тело перекатывалось по дну фургона от стенки к стенке. Ломовик протянул руку, чтобы включить стерео, и тяжелый рок ударил по ушам из мощных колонок.

Проехав несколько улиц, Ломовик остановил фургон. В полной тьме он открыл задние дверцы и вывалил тело на улицу. Он аккуратно подтащил девушку к канаве, чувствуя то, что обычно ощущал в такие минуты: нежность, почти ласку по отношению к брошенному телу.

По дороге домой он вдруг начал хохотать – истерично, навзрыд – и через полчаса, продолжая всхлипывать от смеха, достиг своего жилища. Это был лагерь, состоящий из фургончиков. Ломовик оставил вэн и вошел в дом – тоже на колесах. Первое, что он ощутил, – запах давно нестиранного белья и немытой посуды. Лет двадцать фургон, в котором жил Ломовик, никуда не двигался, зарос травой, должно быть, простоит на месте еще столько же. Жилище Ломовика ничем не отличалось от подобных нищенских лачуг, напоминающих коробки, разбросанные в беспорядке на фоне сурового осеннего неба.

Как исключение, в вагончике имелся телефон. Войдя, Ломовик тут же открыл банку пива и осушил ее в два глотка. Громко рыгнув, начал стаскивать с себя грязные джинсы, затем набрал номер, который знал наизусть, – впрочем, только этот телефон и был известен Ломовику.

Мрачный голос Контроля раздался в трубке.

– Да.

– Я все сделал.

– Как надо?

– У нее не лицо, а гамбургер, – сказал Ломовик и еще раз хихикнул.

– Что ж. Хорошо. Тогда надо будет поработать еще. Он готов был уже расслабиться и открыть новую банку пива, но при этом предложении Ломовик весь замер.

– Да, сэр.

– Я хочу сделать одолжение другу. Работенка пустячная, но требует такта. Завтра на прежнем месте.

Ломовик открыл было рот, чтобы ответить, но услышал только гудки.

Он бросил трубку на рычаг и открыл пиво, улыбаясь каким-то своим мыслям.

– Да, – тихо сказал Ломовик сам себе, – я буду тактичен и даже очень.

ПЕТИОНВИЛЛЬ, ГАИТИ

– Доктор Левек примет вас через десять минут, mam`selle[4]. Он предлагает вам что-нибудь выпить и тем самым скрасить ожидание.

– Сок гуавы, если можно.

– Avec plaisir, mam`selle[5].

Дворецкий показал рукой на стул, приглашая сесть, но Анна отрицательно покачала головой в ответ, и слуга, налив сок, тут же исчез, словно растаял в воздухе. Она осталась стоять одна, поднеся к губам стакан холодного сока. Анна решила одеться сегодня по-особому: в длинный, облегающий бедра жакет и безупречно сидящие на ней брюки. На шее красовалось экстравагантное жемчужное ожерелье. Серьги из больших жемчужин обрамляли смуглое лицо. Анна была стройной брюнеткой с черными глазами. Этот наряд и жемчуг кремового оттенка делали Анну похожей на индийского принца, которого было бы весьма странно встретить здесь.