Она даже не шевельнулась, но выражение лица изменилось, будто девушка смотрела теперь на Дэвида по-новому, впервые отнесясь к нему серьезно.
— Это правда? — несколько манерно спросила Сандз.
— Да. Я действительно хочу стать членом парламента. Но больше всего я хочу стать членом правительства.
— Понимаю.
— У меня немало преимуществ. Я из этих мест. Герой войны и все прочее, — с этими словам он коснулся орденской планки на груди. — А зачем же еще это нужно. Впрочем, у меня есть и слабые стороны.
— Какие же, например?
— Безденежье, отсутствие всякого политического опыта, никаких связей, — ответил он, прямо глядя в ее холодные серые глаза. Затем спокойно добавил: — А также у меня нет жены.
Наступило довольно продолжительное молчание. На террасе был слышен гул голосов, доносившихся из дома.
Сандз по-прежнему продолжала смотреть на него, не говоря ни слова и сжав плотно губы. «Ее серые глаза так и светятся умом и пониманием», — вдруг пришло на ум Дэвиду. Он почувствовал, что она обдумывает и как бы взвешивает его слова.
Не слишком ли далеко он зашел, да еще так быстро? Возвращаясь к последним минутам разговора, он осознал вдруг, что не имел даже времени для размышлений. Она будто загипнотизировала Дэвида взглядом своих серых глаз, и незаметно для себя он раскрыл перед ней всю душу. Наверное, это была ошибка. Причем ужасная.
И теперь настала его очередь покраснеть.
— Знаете, — начал Дэвид и почувствовал вдруг себя школьником, каким он был лет десять назад, — пожалуй, это все прозвучало уж слишком странно? Вы могли подумать, что я делаю вам предложение.
— А разве нет? — спросила она совершенно спокойно.
От неожиданности ему показалось, что он ослышался.
— Что?
— Я сказала, что вы делаете мне предложение. Разве я не права?
Сердце его учащенно забилось. О Господи! Конечно, он хотел такой развязки, но не так быстро! Кто же тогда охотник, а кто добыча? Дэвид вспомнил Кандиду, ее мягкость, уступчивость. Да, эта женщина даже отдаленно ничем не напоминала Кандиду. В горле у него пересохло.
— Мило, — сказал Дэвид серьезно и игриво одновременно. — Но мы едва знаем друг друга.
— Это легко поправить. — И она впервые улыбнулась Дэвиду. Эта улыбка преобразила Сандз: она вдруг стала красавицей. Голова его закружилась. Эвелин взяла Дэвида под руку, и ее пальцы крепко обвились вокруг бицепсов.
— Пройдемся. Вы расскажете мне о своих политических планах.
Идя рядом с Сандз, он почувствовал: это победа! Но кто же победитель и кто побежден? Дэвид так и не мог бы сказать.
ЛАТВИЯ
Он постепенно приходил в себя, когда в камеру вошел второй офицер и положил руку на плечо допрашивающего.
— Успокойтесь, Михал Михалыч. Может быть, он сейчас скажет нам всю правду.
— Этот подонок? Да его рот полон такого дерьма, что ему просто не произнести ни слова.
Тот, кто допрашивал, приподнялся и вынул парабеллум из кобуры. Затем щелкнул затвор, и ствол уперся прямо в лоб Джозефу.
— Мы и так потеряли немало времени. Я собираюсь размозжить ему мозги прямо здесь, сейчас.
Джозефа трясло, голова ударилась о деревянную спинку стула. Он почувствовал влажность в паху и решил, что обмочился.
— Постой, Михаил. Мы же не нацисты и не убиваем пленных.
— А я убиваю, — заметил первый и сжал зубы. Его лицо потеряло человеческий облик и напоминало теперь маску ненависти. Уже в течение двух часов этот офицер орал на Джозефа не переставая.
— С меня хватит вранья. Отойди, если не хочешь, чтобы мозги этого ублюдка запачкали форму.
Второй человек только вздохнул в ответ и мягко взял за руку другого.
— Ты устал. Пойди отдохни. А я продолжу пока.
Но ствол парабеллума по-прежнему твердо упирался в лоб Джозефа. Теперь Джозеф ждал только смерти, и веки его вздрагивали от напряжения.
Прошла, кажется, целая вечность, пока тот, кого звали Михаилом, не опустил все-таки оружие:
— Ладно. Пойду покурю. Но я предупреждаю тебя, Алексей, что я приду и пущу ему пулю в лоб. — С этими словами палач достал патрон из магазина и сунул ею прямо в лицо Джозефу. — Вот эту самую пулю, подонок. На ней твое имя. Надеюсь, ты понял меня.
Затем мучитель демонстративно вставил патрон в магазин, а магазин послал в рукоять парабеллума. Даже несмотря на ужас, охвативший его, Джозеф не мог не отметить ловкость, с которой был проделан весь несложный маневр. А затем он обмяк от бессилия, пока палач по имени Вольский выходил из камеры, и стук его сапог еще долго был слышен в коридоре.
Вновь вошедший глубоко вздохнул и сел на стул напротив Джозефа. Он был намного меньше Вольского, чиновничьего вида, с добрым взглядом глаз, спрятанных за стеклами очков в стальной оправе. Новый мучитель взял сигарету из пачки «Лаки» и предложил ее Джозефу.
— Не курю, — прошептал тот.