Маскарад

– Я вырос в Тенях, в Трущобярде. Это в Анк-Морпорке, – объяснил Генри. – Жизнь была чертовски суровая. И было только три способа вырваться оттуда. Либо с помощью голоса, либо с помощью кулаков.

– А какой же третий способ? – осведомилась нянюшка.

– О, можно было еще дойти по переулочку до улицы Симулянтов, по которой, срезая угол, ты выходишь на улицу Паточной Шахты, – пожал плечами Генри. – Но никто из тех, кто выбрал этот путь, ничего не достиг.

Он вздохнул.

– Сначала я подрабатывал пением в тавернах, – сказал он, – но каждый раз, когда я пытался найти местечко получше, меня спрашивали: «Как тебя зовут?» А я отвечал: «Генри Лежебокс» – и все сразу начинали хохотать. Я даже подумывал о том, чтобы переменить имя, но в Анк-Морпорке каждая собака знала, как меня зовут. И никто, совсем никто не хотел слушать пение человека по имени Генри Лежебокс.

Нянюшка кивнула.

– Это как с фокусниками, – понимающе произнесла она. – Никто ведь не зовет выступать какого-нибудь Фреда с Выселок. Нет, чтобы собрать толпу, надо обязательно позвать кого-то позвучнее, типа Офигелло Великого, Прямиком Со Двора Короля Клатчского, и его Верной Глэдис.

– Вот-вот. И все молча смотрят, – поддержала матушка, – и стараются не задаваться вопросами вроде: «Если он Прямиком от Короля Клатчского, то почему показывает карточные фокусы здесь, в Ломте, где население семь человек и кошка?»

– А выяснилось, – продолжал Генри, – славы достигнуть проще просто. Одно непременное условие: куда бы ты ни приехал, ты должен казаться нездешним. Так я вскоре стал знаменитым, но только…

– Увяз в этом Энрико по уши, – закончила за него матушка.

Он понуро опустил голову.

– Я-то думал, что вот заработаю денег – и брошу все это. Вернусь, женюсь на своей крошке Ангелине…

– Это кто еще? – осведомилась матушка.

– О, одна девушка, мы вместе выросли, – неопределенно ответил Генри.

– Делили сточную канаву на задворках Анк-Морпорка – ты про это, что ли? – понимающим тоном уточнила нянюшка.

– Сточную канаву? В очередь на канаву в те времена надо было записываться за годы вперед, – вздохнул Генри. – Те, кто жил в канавах, считались большими шишками. А мы делили канализационный люк. Вместе с двумя другими семьями. И с бродячим жонглером угрями.

Он опять вздохнул.

– Но я вырвался оттуда, начал ездить из города в город, но всегда оставались места, в которых я еще не выступал, а в Бриндизи людям так понравилось мое выступление… и… и…

Лежебокс высморкался в носовой платок, аккуратно сложил его и вытащил из кармана свежий.

– Я ничего не имею против спагетти с моллюсками, – произнес он, – во всяком случае, меня от них почти не тошнит… Но пинту приличного пива не нальют тебе ни за какие деньги, зато во все блюда добавляют в огромных количествах оливковое масло. И от помидоров у меня сыпь, а того, что я называю хорошим твердым сыром, не найти в этих местах днем с огнем…

Он промокнул лицо носовым платком.

– Хотя люди здесь добрые, – промолвил он. – Я думал, по пути меня будут угощать бифштексами. Но куда бы я ни отправился, специально для меня готовят спагетти. С томатным соусом! А иногда еще и жареные! Кстати, с моллюсками тут такое творят… – Его передернуло. – И вот я сижу, давлюсь этим, а все собираются вокруг, счастливо улыбаются мне и смотрят, как я ем. Думают, мне нравится! Да я бы что угодно отдал за тарелку жареной баранины с клецками…

– Так почему бы тебе не сказать об этом? – воскликнула нянюшка.

Лежебокс пожал плечами.

– Энрико Базилика питается исключительно спагетти, – ответил он. – И это я уже не в силах изменить.

Он откинулся на спинку сиденья.

– Госпожа Ягг, а ты интересуешься музыкой?

Нянюшка горделиво кивнула.

– Дай мне пять минут на знакомство с инструментом – и я извлеку из него любую мелодию на выбор, – сообщила она. – А наш Джейсончик играет на скрипке, а Кев дудит в тромбон. Все мои дети поют, а Шончик… в общем, он у нас особенный. Такие вещи со свистком творит, заслушаешься. Вставит и творит. Только пахнет немножко, но…

– И в самом деле, очень талантливая семья, – торопливо перебил ее Энрико. Порывшись в кармане жилета, он извлек два продолговатых кусочка картона. – Поэтому прошу вас, дамы, примите это как скромный знак благодарности от человека, который ест чужие пироги. Наш маленький секрет, хорошо? – Он с надеждой подмигнул нянюшке. – Это билеты в Оперу. Вы можете прийти в любой день, и вас пропустят.

– О, просто поразительное совпадение, – всплеснула ручками нянюшка, – потому что мы как раз собирались… Ай!

– В общем, мы тебе очень благодарны, – продолжила матушка Ветровоск, принимая билеты. – Это очень любезно с твоей стороны. Мы обязательно придем на представление.

– А сейчас, если позволите, – сказал Энрико, – я бы немножко подремал.

– О, разумеется! – бодро поддержала его нянюшка. – День-то уже совсем поздний. Ты нас не стесняйся.