Маскарад

– И все струны порваны! А ремонт контрабасов обходится дороже, чем ремонт скрипок?

– Не хочется вас огорчать, но ремонт всех музыкальных инструментов обходится чрезвычайно дорого. Кроме разве что треугольника, – ответил Зальцелла. – Однако могло быть и хуже, как вы думаете?

– Это ты о чем?

– О том, что там мог быть доктор Поддыхл.

Бадья открыл рот. Бадья закрыл рот.

– О. Да. Разумеется. Ну да. Это было бы намного хуже. Да. Хоть здесь нам повезло. Конечно. Гм-м-м.

– Так, значит, это и есть Опера? – произнесла матушка. – А выглядит так, будто кто-то построил здоровую коробку и налепил сверху кучу всяких финтифлюшек.

Она кашлянула. Вид у матушки был такой, как будто она чего-то ждала.

– Может, осмотрим ее со всех сторон? – подсказала нянюшка.

Она прекрасно знала, что любопытство матушки по своей силе способно сравниться разве что с нежеланием выдать это самое любопытство.

– Ну что ж, думаю, вреда от этого не будет, – ответила матушка таким тоном, как будто оказывала нянюшке огромную услугу. – Давай погуляем, раз уж делать сейчас все равно больше нечего.

Здание Оперы было построено в соответствии со всеми архитектурными законами, обеспечивающими многофункциональность. Оно представляло собой куб. Однако, как верно заметила матушка, несколько позже архитектор внезапно осознал, что без украшений тут все же не обойтись, и уже второпях устроил настоящий разгул бордюров, колонн и всяческих завитушек. Крышу Оперы оккупировали горгульи. Со стороны фасада здание выглядело огромной каменной глыбой, над которой хорошенько поизмывались.

Однако с обратной стороны Опера представляла собой самое обычное, ничем не примечательное нагромождение окон, труб и влажных каменных стен. Одно из непреложных правил общественной архитектуры гласит: главное – чтоб с фасада смотрелось.

Под одним из окон матушка остановилась.

– Кто-то поет, – заметила она. – Слушай.

– Ла-ла-ла-ла-ла-ла-ла! – заливался кто-то. – До-ре-ми-фа-соль-ля-си-до…

– Вот она, ваша опера, – покачала головой матушка. – Сплошь иностранщина, неужели нельзя спеть так, чтобы всем все было понятно?

Нянюшка обладала настоящим даром к языкам: через каких-то пару часов пребывания в абсолютно новой для нее языковой среде она начинала вполне свободно общаться с аборигенами. Единственный минус состоял в том, что аборигены не понимали ни слова из ее речи, которая просто звучала по-иностранному, а на самом деле представляла собой произвольный набор звуков. Однако матушка Ветровоск при всех ее остальных неоспоримых достоинствах абсолютно не ладила с языками – даже в музыке она разбиралась намного лучше (то есть просто никак).

– Э-э… Странные они тут, – подтвердила нянюшка. – Здесь вообще много всякого происходит. Наш Невчик рассказывал, они тут каждый день разные представления дают!

– А ему-то откуда знать?

– Ну, крыша у Оперы большая, и, представляешь, она вся была покрыта свинцом. В общем, работы было невпроворот. Невчику больше нравилось громкое пение. И подпевать можно было, и молотка никто не слышал.

Ведьмы зашагали вперед.

– А ты заметила, там, в переулке, на нас Агнесса чуть не налетела? – спросила матушка.

– Ага. Я еле сдержалась, чтобы не оглянуться.

– По-моему, она не слишком была рада нас видеть? Я сама слышала, как у нее дыхание перехватило.

– Если хочешь знать мое мнение, все это очень подозрительно, – сказала нянюшка. – Вот представь, ты одна в незнакомом городе и вдруг видишь милые, родные лица, напоминающие тебе о доме. Она должна была разрыдаться, броситься нам на шею…

– В конце концов, мы ведь ее старые подруги. По крайней мере, старые подруги ее бабушки, ее матери, а значит, с ней мы тоже подружки.

– А помнишь те глазищи в чашке? – спросила нянюшка. – Вполне возможно, что она сейчас находится под гипнотическим воздействием какой-нибудь чуждой оккультной силы! Нам надо быть поосторожнее. Люди, попадая в лапы чуждой оккультной силы, начинают вести себя очень странно. Взять хотя бы тот случай с господином Щепетилингом из Ломтя…

– Это была не чуждая оккультная сила. Он страдал от повышенной кислотности.

– И все равно, некоторое время это выглядело как нечто чуждое и оккультное. Все окна в доме закрыты, а из-за ставен какой-то ужасный рев доносится…

Маршрут их прогулки закончился во дворе, у заднего входа на сцену.

Матушка внимательно изучила ряд плакатов.

– «Тривиата»… – прочла она вслух. – «Кольцо Бабалунгов»…

– В целом существует два вида оперы, – заявила нянюшка с уверенностью крупного специалиста, основывающегося на полном отсутствии собственного опыта. – Во-первых, есть тяжелая опера. В ней люди в основном поют по-заграничному, что-нибудь вроде: «О, о, о, я умираю, о, умираю, о, о, о, что же я делаю». А есть еще легкая опера. Поют в ней тоже по-заграничному, но слова другие, типа: «Пива! Пива! Пива! Пива! Хочу я пить побольше пива!» Хотя иногда пьют вовсе не пиво, а шампанское. Это и есть опера.

– Ты хочешь сказать, в опере либо умирают, либо пьют пиво?